– Да, у меня.
– Как она выглядит?
– Как я описывал. Квадратная, сексуальная такая жопенция, очень сильный эротический эффект производит. У меня всякий раз, когда я на неё смотрю, эрекция случается. Даже стыдно. Чёрт возьми, думаю, а вдруг это мужская жопа?
Новый взрыв смеха сопровождал эти слова. Старались, однако, смеяться потише – всё-таки шёл концерт.
– Не знай, не знай, – мотал головой Валера. – Что-то не помню я такую картину.
– Есть, уверяю тебя!
– Но это действительно картина? Красками написана?
– Нет, не красками. Карандашом.
– А-а, – мотнул головой Валера. – Так бы и говорил. Карандашный набросок!
– Ну, если хочешь, так это называй. А я разницу не провожу. Для меня всё картины.
– Подожди, подожди… Вспоминаю я эту мазню. Это тебе Кудашов что ли дал?
– Он мне не давал, я сам у него взял. Как-то был у него раз, незадолго до его смерти – он пьяный вдрызг, смотрю – с твоей подписью картина. Надо взять, думаю. А то ещё подотрётся ей. Ты ведь знаешь, он любил картинами подтираться.
– Он не подтирался ими, – вступила в разговор румынка. – Он срал на них.
– Ты помнишь Володю Кудашова? – повернулся Валера к Низовцеву.
– Нет. Кто такой?
– Да помнишь! Мы с тобой выступление его видели. Ну, парень такой, хеппенинги устраивал. Голый бегал, пердел.
– А, ну-ну! Помню.
– Вот, ему я набросок этот дал. Кстати, я его «Жопой» не называл. Я просто подпись свою поставил, а это он, видимо, сам потом название придумал.
– «Жопа», – подтвердил толстяк. – Так и написано.
– Интересный он всё-таки был человек…
– Ну, как сказать, – не согласился толстяк. – Больной просто.
– Это ты сейчас так говоришь, – подал голос администратор клуба. – А в те годы он ой-ой-ой как гремел. Сейчас с цинизмом всё вспоминается. Со смущением каким-то. А тогда про него говорили, что это новое слово в искусстве. Человек, который сам искусство.
– Да кто уж говорил! – стоял на своём толстяк. – Такие же больные, как и он.
– Но в простоте ему равных не было. А по жопам вообще первейший специалист.
– Искренний по своему, не спорю, – согласился толстяк. – Но это всё ж таки искренность нездоровая.
Концерт оказался небольшим, длился всего час, а ночь только начиналась. По окончании концерта вся компания переместилась к Валерию домой. Аркадия Миттеля уговорили присоединиться.
До дома добрались на трёх такси. Дочь Валерия, шестнадцатилетняя девушка по имени Инга, встретила их не очень приветливо.
– О, господи! – отворила она дверь. – Один пьяней другого.
– Мы просто весёлые, – поправила её румынка. – Никто и не пил.
Александр Львович помнил, что Инга была от одного из предыдущих браков Валерия. Судьба её матери огласке не предавалась. Судя по тому, что Инга жила с отцом, судьбе этой завидовать не приходилось.
– Все,