Очнулся онъ въ кромѣшной тьмѣ.
«Я гдѣ?» – подумалось въ умѣ.
Во тьмѣ сталъ щупать онъ вокругъ.
Рука его наткнулась вдругъ
На что-то мягкое. И онъ
Былъ мыслью страшной поражёнъ,
Пронзилъ его холодный страхъ:
Предъ нимъ, сокрытый въ пеленахъ,
Лежалъ безчувственный мертвецъ.
«О, это смерть! И мнѣ конецъ!
Я запертъ въ склепѣ! Гдѣ же ты?
Услышь меня изъ темноты!» —
Въ отчаяньѣ воскликнулъ онъ.
И изъ груди прорвался стонъ,
И сердце разорвала боль.
И молвила одна изъ воль:
«Отнынѣ ты прозришь во тьмѣ,
Рабъ, преданно служащій мнѣ».
И онъ прозрѣлъ, и въ тотъ же часъ
Какъ будто свѣтъ изшёлъ изъ глазъ,
Вскрывая мракъ внутри sлыхъ стѣнъ:
Сырой гробницы мрачный плѣнъ
Давилъ его со всѣхъ сторонъ.
Остановился взглядомъ онъ
На тѣлѣ. «Женщина», – на мигъ
Промчался мысли сжатый крикъ.
Его манило что-то къ ней,
И онъ пошёлъ, и съ силой всей
Онъ ткань съ главы ея сорвалъ
И склепный духъ въ себя вобралъ,
И въ ледяную сладость губъ
Онъ впился. «Какъ же былъ я глупъ,
Не зная страсти къ мертвецамъ!
Но что со мной? Ужель я самъ,
Иль это тотъ, другой, во мнѣ,
Что видѣть можетъ и во тьмѣ,
Къ губамъ жены умершей льнётъ?
Но холодящій сладокъ мёдъ, —
Такъ думалъ онъ, – пріятенъ столь…
Но нѣтъ! Не рабъ я этихъ воль! —
Отпрянувъ, выкрикнулъ онъ. – Нѣтъ!
Хочу я Солнца видѣть свѣтъ!»
И смертный яростно взревѣлъ.
Зубами sло онъ заскрипѣлъ
И стѣну крѣпкую пробилъ,
И свѣтъ глаза ему пронзилъ.
«О Солнце страшное! Ты мнѣ
Глаза палишь въ своёмъ огнѣ», —
Онъ возопилъ, и потому
Обратно онъ ушёлъ во тьму.
Но былъ уже безсиленъ онъ,
Въ нёмъ правилъ нынѣ Легіонъ,
И тысячи незримыхъ воль
Погнали вновь его на боль.
Кровавый потъ съ лица стекалъ,
Взглядъ Солнца очи выжигалъ,
Но молча шёлъ онъ возвѣщать
О томъ, что каждый можетъ стать
Безъ Бога богомъ на землѣ,
И умъ, блуждающій во мглѣ,
Очистить, истину познавъ
И цѣпи міра разорвавъ,
Его законы отмѣнить
И новый міръ въ себѣ творить,
Въ себѣ узрѣвъ спасеньѣ. Но
Лишь равнодушіе одно
Встрѣчалъ онъ на пути своёмъ:
Иной безумца видѣлъ въ нёмъ,
Другой пророковъ изучалъ:
Въ мечтахъ Мессію онъ встрѣчалъ,
Разрушенный онъ видѣлъ Римъ
И думалъ: лицемѣрья гримъ
Тетрархомъ сдѣлаетъ его.
Иной былъ простъ, и оттого
Не понималъ ни слова онъ.
И раздражёнъ былъ Легіонъ.
«Глупцы! – взревѣлъ онъ. – Видно тьма
Милѣй для вашего ума!
Я