При известии, что командование мятежной шхуной взял на себя штурман Джон Пендайс, капитан потрясённо застыл.
Это было невероятно, настолько невероятно, что мистеру Трелони показалось, что он сейчас вот-вот умрёт. Он стоял, как громом поражённый. Рядом с ним удручённый доктор Легг машинально щипал свой бакенбард, бормоча себе под нос что-то нечленораздельное по-русски, а слезший с верблюда капитан молча качался с пяток на носки, заложив руки за пояс-кушак и закусив нижнюю губу, тёмные брови его были задумчиво приподняты. Платон глянул на капитана и молча пошёл заниматься верблюдами, и скоро он с Бонтондо и Беном Ганном уже развьючивали их, поили и привязывали к коновязи.
– Что случилось? – спросил у Платона испуганный Бонтондо.
– У нас угнали корабль, – ответил Платон мрачно. – И, похоже, всем нам теперь будет полный абсцесс1…
Бонтондо явно не понял, что всем теперь будет такое, встревожился ещё сильнее, но с расспросами больше не приставал, изредка поводя на Платона и матроса Ганна круглыми агатовыми глазами.
Капитан, доктор и мистер Трелони продолжали стоять и смотреть друг на друга.
– Что же теперь делать? – проговорил мистер Трелони, наконец, чуть приподняв свою накидку.
– Теперь надо идти на постоялый двор, – ответил капитан, опуская глаза. – А там разберёмся…
Потом он добавил решительно:
– Доктор, идите с матросами, вставайте на постой… Мистер Трелони, вы можете уже переодеваться… А я с Бонтондо двину через мангровы в форт Энрике. Платон идёт со мной. Проследите за сундуком, господа, теперь это наши единственные деньги… Когда я вернусь, будем разбираться.
И капитан, не объясняя больше ничего, ушёл.
Вернулся он поздно, но никто не ложился, ни матросы, ни джентльмены. Все сидели в таверне внизу постоялого двора, что-то пили, ели и ждали капитана, подавленно молча. В таверне кроме наших героев находились, разговаривали и даже спали другие караванщики. Капитан подсел к своим людям за стол, уставленный мисками и кружками, обвёл всех лихими глазами, потом хлопнул себя по колену и приказал матросам:
– Ну, рассказывайте, мать вашу, как вы остались без корабля!..
Те наперебой загомонили, потом стихли и посмотрели на кока Пиррета. Кок Пиррет откашлялся, вытер рот рукавом и стал рассказывать медленно и обстоятельно. Матросы по ходу рассказа дополняли его, перемежая свои слова ругательствами, которые они выкрикивали со своих мест. Рассказ их был весьма интересен.
Оказалось, что после отъезда капитана возле шхуны стали часто замечать вдову утонувшего рыбака, горе которой команда наблюдала на берегу в день прихода «Архистар» на остров. Но от своего горя Марианна, так звали вдову, быстро оправилась, и вскоре её можно было видеть в таверне на острове в компании матросов с «Архистар» и с других кораблей. Потом в её домик на берегу зачастил боцман Билли Джонс, и все завидовали ему, потому что женщина была на редкость красива… Просто на редкость…
Бунт на «Архистар» вспыхнул удивительно быстро. Никто ничего толком не понял. Просто команда как-то мгновенно разделилась на тех, кто оказался с пистолетами, и на тех, у кого пистолетов не было, и кто оказался на мушке. Потом на борт поднялись местные рыбаки, несколько матросов с других кораблей и Марианна. Все они были вооружены огромными тесаками, а Марианна улыбалась страшной улыбкой и смотрела матросам в глаза, окликая иных по имени, и длинные светлые волосы её развевались, а юбки под ветром вздымались, открывая мужским взорам загорелые голые ноги. А боцман спросил у матросов, кто ещё из них пойдёт вместе с ним искать свободу и счастье, но больше никто не пошёл. И тогда штурман Пендайс, которого разоружили в самом начале, сказал боцману:
– Ты не уйдёшь далеко, Билл… Не дури… Ты погубишь корабль…
А боцман сказал, что он и не думает идти мористее, а пойдёт вдоль берега и в Гвинейском заливе найдёт себе штурмана, который и поведёт шхуну дальше. Потом он крикнул штурману Пендайсу:
– Давай с нами, Джон!.. Сколько тебе ещё ходить под командованием мальчишки?.. Не пора ли самому стать капитаном?..
И тогда подлец-штурман, подумав недолго, перешёл на сторону подлеца-боцмана, мать его, и встал рядом с ним. А матросам, слава богу, отдали их рундуки и высадили всех на берег – и даже денег не отобрали. Последним в шлюпку садился кок Пиррет, и подлец-штурман успел сказать ему даже несколько слов, прощаясь.
– Вспомни, что он сказал тебе, Пиррет, – попросил капитан, он даже придвинулся к коку, сверля его настойчивым взглядом.
И в звуках голоса капитана мистеру Трелони вдруг почудилась надежда. Он встрепенулся, сердце его отчаянно забилось, и он положил свою руку на руку нахохлившегося доктора, призывая