– Безобразно. Тут не постоялый двор, а закусочная и чайная. Иди спать в другое место.
Чубыкин проснулся, потянулся, встал из-за стола и, рассчитавшись за селянку, вышел из закусочной.
Закусочная была около рынка, стало быть, и около того дома, где помещался магазин отца Чубыкина, а во дворе жил и сам отец его. Только что Пуд Чубыкин сделал несколько шагов и хотел зайти в колбасную лавку, чтобы попросить милостыню, из ворот этого дома вышла его мачеха. Это была небольшого роста молодая бледная худенькая блондинка, очень миловидная. Одета она была в бархатное пальто с куньей отделкой, в куньей шапочке и с куньей муфтой. Вышла она из ворот, робко посмотрела по сторонам и тихо пошла по тротуару.
Увидав ее, Чубыкин вздрогнул. Вся кровь бросилась ему в голову.
– Елена… – прошептал он и, ускорив шаг, пошел за ней.
Как его, так и ее тотчас же заметили из рыночных лавок на противоположной стороне улицы и следили за ними. Он был пьян и не замечал этого. Поравнявшись с ней, он произнес:
– Елена… Это я… Здравствуй, Елена.
Она обернулась, взвизгнула и бросилась в сторону, замахав руками.
– Уходи, уходи! Бога ради, уходи! – бормотала она.
– Голубушка, я не прокаженный. Я только поклониться тебе, повидаться с тобой. Из-за тебя погибаю.
– Уходи, ради самого Господа! Видишь, на нас из лавок смотрят.
– Да ведь на улице, милушка. На улице-то можно, благо такой случай вышел, – не отставал Пуд Чубыкин.
Она стояла, прислонившись спиной к дому, смотрела на Пуда испуганными глазами и шептала:
– Пожалей меня, Пудя… Отойди. Ведь сплетни начнутся… Донесут… И опять мне страдать.
– Ну, хорошо, хорошо… С меня довольно… Я повидался с тобой. С меня достаточно…
– Переходи на ту сторону улицы, пожалуйста, переходи. Когда ты пришел в Петербург, безумный? Безумный и несчастный!
– Вчера, Еленушка.
– Ах, в каком ты ужасном виде! Переходи, переходи на ту сторону… А я уж пойду обратно домой, чтоб сплетен не было, чтоб видели, что я домой… Вот тебе рубль, возьми… Только не пей больше, Пудя, не пей. Ты опять пьян.
– Под такой звездой родился.
Она полезла в карман, вынула оттуда рубль, сунула Пуду Чубыкину в руку и почти побежала к дому, где жила, и бросилась под ворота.
А на противоположной стороне улицы на тротуаре вышедшие из лавок приказчики смеялись, когда Чубыкин переходил к ним.
– Молодец, Пуд! Мачеху поддел. Покажи-ка, сколько она тебе дала?
– Мер-р-рзавцы! – закричал на них Чубыкин. – Чего вы гогочете? Над чем смеетесь? Вы душу, душу мою не жалеете! Над ней глумитесь! Ее терзаете! Вы знаете, что это за женщина для меня, и надо мной смеетесь.
– Вовсе не смеемся, а говорим, что ловко поймал, ловко подстрелил, – сказал кто-то из приказчиков в свое оправдание.
– Любовь моя! Любовь! И из-за нее погибаю! – вопил пьяным голосом Чубыкин.
– На пятачок,