Винная лавка была найдена. Скосырев зашел в нее, купил два мерзавчика, и они были выпиты. Чубыкин сделался еще пьянее и стал рядить извозчика.
– На Лиговку… К Новому мосту… – говорил он. – Двугривенный.
Извозчик смотрел на золоторотцев подозрительно.
– С собой ли деньги-то захватили? – спросил он.
– Не веришь? – закричал ему Чубыкин. – Бери вперед двугривенный! Бери!
– А поедем и по дороге сороковку купим, так и тебя распить пригласим, – прибавил Скосырев.
Извозчик согласился везти. Они сели и поехали. Чубыкин, наклонясь к уху Скосырева, бормотал:
– А ты, кутья, такие мне песни спой, какие ты в хору по садам пел. Эти песни я больше обожаю. Ах, товарищ! Что я по садам денег просадил – страсть!
– Могу и эти песни спеть, могу… – отвечал Скосырев.
XII
На другой день утром Чубыкин и Скосырев проснулись на постоялом дворе. Они лежали рядом на койке, на войлоке, в головах у них была перовая подушка в грязной тиковой наволочке. Лежали они не раздевшись, как пришли с улицы, Чубыкин был даже опоясан ремнем. Чубыкин проснулся первым, открыл глаза и увидел стену с замасленными пестрыми обоями.
«На постоялом дворе мы, а не в участке и не в ночлежном, – промелькнуло у него в голове, как только увидал он бумажные обои на стене. – Ну, слава богу, не попались!»
Он начал припоминать, что было вчера, и не мог сразу вспомнить, настолько пьяно закончил он вчерашний вечер. Он помнил только, что ехал на извозчике вместе со Скосыревым на постоялый двор на Лиговку, долго отыскивали они его, заезжали в винные лавки, покупали полубутылки, пили, раскупоривая посуду на улице, угощали извозчика. Чубыкин помнил, что они приехали на постоялый двор, но что было дальше, память не подсказывала ему. Только потом, минут пять спустя, начала восстановляться перед ним физиономия какого-то черноусого человека, игравшего на гармонии с ним за одним столом. Кажется, что люди пели, а он плясал.
За стеной начали бить часы такими ударами, словно они кашляли. Чубыкин стал считать и насчитал одиннадцать.
«До чего проспали-то! Словно господа…» – подумал он и решил, что надо вставать.
Он поднял голову, но голова была настолько тяжела и так кружилась, что он снова опустил ее на подушку.
«А здорово вчера хрястнули! Выпито было много, – пробежало у него в мыслях. – Голова как пивной котел».
Через несколько минут он повторил попытку встать, придержался рукой за стену, но для того, чтобы спуститься с койки, пришлось растолкать спавшего еще Скосырева, что он и сделал.
– Ты тут? – были первые слова Скосырева, когда он продрал глаза. – На постоялом мы, кажется? Ловко, что не попались. А ведь что выпито-то было!
Оба они сели на койку и держались за головы.
– Фу, как скверно! – произнес наконец Скосырев.
– Вставай. Разомнешься… – отвечал Чубыкин и сам встал, но его так качнуло в сторону, что он опять по-придержался за стену. – Наблудили мы с тобой, Скосырь…
– Зато