Вечером первого января, когда Таня вернулась домой, она застала в квартире нового сожителя матери. На этот раз это был солидный дядька, который работал в ГАИ. Этот уже не косился на Таню недобрым взглядом и не ухмылялся. Он, казалось, вообще не умеет улыбаться, зато, вероятно, давал матери больше денег: по крайней мере, та с «Примы» перешла на «Яву».
На Восьмое марта Олег Никанорович (так звали кавалера матери) подарил Тане водительские права, предварительно обучив азам вождения на своей видавшей виды «Волге».
– На, – сказал он, протягивая ей пластиковую карточку с фотографией. – Пригодятся, когда разбогатеешь.
– А должна? – не удержалась Таня.
Олег Никанорович скривил губы.
– Куда денешься?.. – хмыкнул он. – Время нынче такое. Не все на шее у матери сидеть.
– Я и не сижу, – обиделась Таня. – Знаете же, что работаю.
– Велики ли твои заработки! – махнул он волосатой рукой прямо перед ее лицом. Таня даже вздрогнула. – Я на заправку тебя устроил, – сообщил он, присаживаясь рядом с ней. – С десятого можешь выходить. И денег побольше, и мужика богатого присмотришь. Товар лицом – жопка тунцом, – пошутил он и, наверное, впервые за много лет улыбнулся. И его улыбка Тане не понравилась.
– Продаваться не собираюсь, – огрызнулась Таня и попыталась встать.
– Врешь. – Олег Никанорович опустил свою руку-окорок ей на плечо. – Слушай сюда. – Он понизил голос и сделал паузу, как старый мафиози, собирающийся сообщить нечто важное. – Все мы продаемся, но не всем хорошо платют.
– Платят, – машинально поправила его Таня и повела плечами. Олег Никанорович убрал руку и, откинувшись на спинку стула, сощурил свои и без того узкие, спрятанные под набрякшими веками глаза.
– Сколько ты за все эти стрижки-укладки имеешь? – пренебрежительно спросил он.
– Перед праздниками почти пять заработала, – с вызовом ответила Таня.
– А сапоги да перчатки за сколько купила? Вон и сумка новая. Все небось спустила.
– А что вы мои деньги считаете? Вы мне не отец родной!
– Не родной. Поэтому такая дура и выросла, – осклабился он, и потная ладонь опустилась на Танино колено.
– Вы… вы… меня не обижайте. – Брезгливо сбросив его руку, Таня соскочила со стула. – Хуже будет, – зачем-то добавила она, усилием воли сдерживая подступающие к глазам слезы.
– Ух ты, соплюшка… – В удивлении мохнатые брови на лоснящемся лице скользнули вверх. – Ты меня, что ли, пужаешь?
– Бабушка говорила: «Кто сироту обидит…» – шмыгнула она носом и заморгала глазами.
– А кто тут сирота? Мать вон жива-здорова. А отца, как я знаю, у тебя сроду не было. Вот и набаловали…
Таня понурила голову, чтобы скрыть