Укради мою любовь. Ольга Алексеевна Ярошинская

я заплачу.

      – Это подарок, Элис, – сказал Коста, закатывая рукава.

      – Варден эль Брао, я настаиваю, – упрямо сказала я, пялясь на его спину.

      Рубашка обтянула широкие плечи, под тонкой тканью отчетливо выделились тугие мышцы, и я невольно вспомнила, как он выглядел, когда разделся передо мной.

      – Ну, раз ты настаиваешь, Лисичка, тогда конечно.

      Сняв картину, Коста поставил ее на пол и прислонил к стене, на которой остался темный прямоугольник невыгоревшей краски. Отойдя на пару шагов, полюбовался портретом. А тот и в самом деле был хорош: плавные линии тела, сочные теплые оттенки, и во всей позе Реджины была томная сытая расслабленность, как будто… Как будто она не снимала платье, а надевала его, после.

      – Картина и правда старая, – заметил Коста, – к тому же память детства, а такое, сама понимаешь, за деньги не купишь… Поцелуй.

      – Что? – глупо переспросила я.

      Коста подошел ко мне, и синяя комната словно стала еще меньше, и у меня перехватило дыхание, когда мужские ладони осторожно опустились на мою талию. Мы были совсем одни, и даже Реджина на портрете как будто специально отвернулась, чтобы не подглядывать.

      – Ты хочешь заплатить за картину, я предлагаю цену, – пояснил Коста и тихо добавил: – Элис, ты снилась мне…

      Его руки настойчиво потянули меня ближе, но я вывернулась и отступила.

      Коста оперся на стол и смотрел на меня, и я невольно подумала, что мой сын, когда вырастет, станет очень красивым мужчиной.

      – Это… неприлично, – сказала я, не зная, куда деваться от его пронзительного взгляда.

      – Да что ты говоришь, – с сарказмом ответил Коста. – Всего один поцелуй. Соглашайся.

      – Это оскорбительное предложение по своей сути, эльен. Я не шлюха.

      – Ты мне, помнится, предлагала переспать за сережки, – сказал он, и его глаза заблестели как серебро. – Они тебе, кстати, очень идут.

      – Спасибо, – рефлекторно ответила я, прикоснувшись к мочке.