Я распахиваю их тогда, когда мчусь по прямой абсолютно живая!
– Юху-у-у! – ору себе в шлеме, с трудом соображая.
Еще пару виражей прохожу на автомате под действием эйфории и концентрированного адреналина.
Финиширую первая, и когда полностью останавливаюсь, не сдерживаюсь и устраиваю феерический отжиг: включаю первую передачу, закусываю передний тормоз и отпускаю сцепление до загрузки передней подвески. Щедро добавляю газу и отпускаю сцепление. Задние колесо срывается и начинает буксовать на месте, орошая зевак дымом с песком. Сжигаю резину нахрен, но мне ни черта не жалко, потому что праздную ошеломительный триумф!
Знаю, что Малеев придушит меня из-за сожжённых покрышек, но блин, я это сделала! Я уделала долбанного Дориана!
Когда я снимаю шлем, мои перепонки разрывает свист! Ко мне подлетает дядя Юра и стаскивает с мота, чтобы зажать в своих громадных объятиях:
– Моя девочка! Как красиво ты их, а! – Юра кружит меня словно пушинку. Меня поздравляют лица, которые вращаются относительно меня.
– Поздравляем!
– Лисичка, молодец!
– Дай пять, сестра!
– Красотка, анриал!
И только одно лицо смотрит на меня с осуждением.
Прошу дядь Юру опустить меня на землю и бегу к Малееву, запрыгивая на жилистую спину. Обнимаю его бедра ногами, цепляюсь за шею. Друг пытается меня скинуть, как раздражающий рюкзак, но я цепляюсь мартышкой и не собираюсь никуда сползать.
– Ну как я? – шепчу на ухо Сане, не прекращающему движения. Он идет вперёд с болтающейся мною у себя за спиной.
– Как идиотка.
Рррр! До сих пор не остыл?
– Ну, Сань! Ты видел? Видел?
– Как ты чуть не отправилась на тот свет? Видел.
– Ну не будь таким душным, – целую друга в потную шею. – Скажи, я крутая?
– Ты крутая, – Сане удается меня скинуть. – И чертовски глупая. Иди сюда, – друг притягивает меня за рукав куртки и обнимает, утыкаю мою непутевую голову себе в грудь. Его сердце, точно оркестровые литавры, тарабанит аллегро. Волновался мой герой. – Я переживал за тебя, – его голос такой тихий и нежный, что я начинаю себя ненавидеть, за то, что постоянно приношу этому святому человеку беспокойства. Даже мой отец не волнуется с такой силой, как этот неродной по крови человек.
– Знаю. Но ты меня все равно любишь.
– Люблю, – вздыхает Малеев.
В обнимку шагаем к ребятам. У меня сейчас перевозбуждение. В груди кипят непередаваемые эмоции. Проходим мимо небольшой компании мужиков, и я замечаю знакомую физиономию. Тот мудак-новенький, между ног которого я проехалась с превеликим удовольствием, улыбается и, при виде меня, начинает лениво хлопать в ладоши.
Фыркаю и отворачиваюсь. Мне на хрен не сдалась его похвала.
– Сань, а этот что здесь делает? – незаметно киваю подбородком в сторону родственника Палыча.
– Кто?
– Вон тот смертник.
Сашка