– Да что ты говоришь, с чего бы это?
Гаврила стоял, переминаясь с ноги на ногу, и мял в руках валенку.
– Ладно, я пойду, – сказал он и, поспешно схватив ствол, виновато засмеялся.
– Бог в помощь! – попрощался Моисей.
3
Та зима выдалась вьюжной. Морозы особо не лютовали, но метели мели весь февраль. Маленький Ермоша заболел неизвестно чем. То он метался в жару, то его одолевал озноб, а за окном бушевала пурга… Прасковья то и дело поила малыша разными отварами, сливовым морсом, протирала смоченными в разведенном уксусе тряпками, но он все равно пылал жаром. Она отходила к иконам, вставала на колени и молила бога о спасении сына. Ермошка хрипел, потом заливался громким плачем.
– Он задыхается, – ужаснулась Прасковья и зарыдала от бессилия.
Моисей бросил на топчан шубу. Завернул сына в одеяло, потом обернул шубой и, прижав к груди, пошел к двери.
– Я к тетке Ефросинье.
– Так хворая она.
– Теперь что, мальцу помирать?
Снег бил в лицо, ноги вязли в снегу. Моисей, согнувшись, шел наугад к дому Сковпня, надеясь упросить знахарку взяться за лечение сына.
Добравшись до хаты Сковпня, он стал стучать кулаком в дверь, но ему не открывали. Тогда он заорал что было силы.
– Кто там? – раздался голос изнутри.
– Это я, Максим, открой!
Щелкнула щеколда, дверь открылась. Моисей ввалился в хату, сбив кого-то с ног.
– Да потише ты, что расшумелся? – заворчал спросонья Максим.
В комнате было темно. Хозяин зажег лучину.
– Ты к матери?
– Да! Ермошка помирает.
Он положил сына на лавку.
– О господи! – перекрестился хозяин. – Вот незадача, хворая она, сама того и гляди преставится.
Моисей подошел к топчану, на котором лежала знахарка.
– Тетка Ефросинья, во имя всех святых, помоги, – он тихо заплакал. – Все, что хочешь, для тебя сделаю.
Его пальцы судорожно теребили уголок одеяла.
Кряхтя и охая, старуха присела.
– Ниче мне уже не надобно, – она тяжело вздохнула. Поправила на голове платок. – Где твой сынок?
Моисей развернул шубу и положил сына перед знахаркой на топчан.
– Макся, зажги свечу, – прошептала она сыну.
Максим пошарил на полке возле печи, из полумрака достал свечу, поджег фитиль от лучины и поставил на стол в точеный деревянный стакан. Тусклый свет осветил комнату, блики огня упали на беленые стены.
Покуда тетка Ефросинья возилась с беспомощным Ермошкой, Максим с Моисеем сидели за столом и молча наблюдали. Сначала знахарка шептала над болящим, потом взяла со стола свечу и долго водила ей перед лежащим ребенком. Проснувшись, к ней тихо подошла внучка Пелагея.
До Моисея изредка доносились слова, которые он с трудом разбирал:
– Спали боль-хворобу, очисти утробу…
Потом