– Невероятно, – произнесла Ленка.
Зузана вновь фыркнула:
– Это еще не значит, что ты его знаешь. Ты была ребенком. Мы не имеем ни малейшего представления о том, чем он теперь занимается, – возразила она. Она никогда и никому не доверяла.
– Нет, тэтка. Ты неправа. Я очень многое о нем знаю. А он… многое знает… обо мне.
Мэлоун разделся и повесил одежду в шкаф, снова отметив, что из него пахнет розами. Хорошо, что не пахнет котом. Ему показалось, что Чарли считает комнату своей. Но это изменится. От встречи с котом у него по телу поползли мурашки. А может, все дело в доме. Или в женщинах. Или в одной только Дани, в том, какой она была в детстве.
– Бедная Дани Флэнаган. Странная маленькая Дани Флэнаган, – сказал он вслух и тут же устыдился себя самого. Она действительно была странной. Но не только. Слово «странный» сводит человека к одним только странностям. К плоским, бесчувственным явлениям, которые следует изучать и исправлять. Люди заслуживают большего. И Дани Флэнаган тоже заслуживает большего.
Он забрался в постель и выключил лампу, не заботясь о том, что было лишь около восьми вечера. Он смертельно устал и не хотел больше ни о чем думать. Он жаждал тьмы, забытья. Но теперь, в тишине его нового дома, ему вдруг вспомнилось долгое путешествие поездом, когда он вез маленькую Дани Флэнаган в Кливленд.
Ее отправили к родственникам, а ему велели ее сопровождать.
– Она тебя знает, – сказал тогда Мерфи. – Будет правильно, если ты ее отвезешь. На вокзале ее встретит родня. Тебе просто нужно ее довезти.
Дани держала птичью клетку на коленях, и котенок, казалось, был рад своему новому домику. Пассажиры улыбались ей и отпускали комментарии по поводу неуместного обитателя птичьей клетки, но Дани сидела не поднимая глаз и улыбалась в ответ, а когда нужно было ответить, говорила лишь «да» или «нет». Наверное, она слишком устала. Едва поезд тронулся, как она стала клевать носом. Мерный перестук колес отогнал прочь все ее мысли.
Он сложил свое пальто и накрыл им клетку, сделав для Дани подушку. Она опустила на нее голову и проспала часа два, проснувшись лишь оттого, что котенок принялся громко мяукать. Она подняла на Мэлоуна осоловелые глаза, и он вновь изумился их цвету, тому, как сильно они отличались друг от друга.
Он отметил тот миг, когда она обо всем вспомнила. Так будет еще какое-то время – всякий раз, просыпаясь, она будет чувствовать этот ужас, эту непереносимую боль. Но постепенно она привыкнет к тому, что их больше нет. Мэлоун не знал, что хуже – вновь и вновь забывать или все время помнить.
– Можно мне ненадолго вынуть Чарли из клетки? – спросила она.
– Нет, Дани. Сели он убежит, будет хуже.
– Он хочет пить.
– Я больше беспокоюсь о тебе. Хочешь есть?
Она кивнула. Он вытащил купленные на вокзале бутерброды, протянул ей один из них и бутылку