– Это потому что зима настала. День теперь короче, вот и часы идут быстрее.
– Не поэтому, – возразила колдунья. – Жизнь-то моя в часах останется, да сама умру, поизносилась я. Сгорю в красном пламени, как наяву вижу.
– Я за тобой присмотрю, – пообещала Родмила, укрыла ее пледом и погасила свечу.
Здесь уже ни мать ее не поддержала, ни отец. Однако решению своему Родмила не изменила. Она и готовила колдунье, и убирала, и стирала ей.
Селяне осуждающе качали головами, но открыто не высказывались – Нагинара никому не позволяла поносить ее дочь. Больше всех роптали пропойцы. Не находя покоя в дурмане, они вымещали злость на женах. Женщины во всем винили Нагинару и ополчились на нее всем селом. Однако сметливая Нагинара быстро примирила стороны, еще и себе на выгоду. Памятуя слова дочери, она сама взялась варить вино. Пропойц мало беспокоил иной вкус напитка, а вот явственную плату монетой они сочли выше отданным, но даже не принадлежавшим им далеким летам. Тяжелее других приходилось Обахарию, ибо жена наотрез отказывалась оделять его вином.
Большую часть времени Родмила проводила с Атаказой, но не забывала она помогать и матери и часто брала на себя приготовление вина. Однажды купить вина к ним приехал человек изысканных манер из самого Бризариона. Высокий статный он представился архивариусом и сразу приглянулся Родмиле. Как-то она заявила матери:
– Мама, я хочу уехать с Лежи в Бризарион.
– Поезжай, – без раздумий отпустила ее Нагинара.
– Но ведь я не могу оставить Атаказу…
– Она не будет возражать. Сама ее спроси.
Нагинара старалась звучать уверенно, сразу для себя решив приложить все усилия, чтобы строптивая колдунья не лишила ее дочери будущего. Тотчас же она намеревалась переговорить с Атаказой, взять на себя ее содержание, если потребуется. Однако Родмила ее опередила.
– Не води с ним дружбы, безнадежный он человек, – заявила вдруг старая колдунья. Она лежала в кровати под двумя одеялами, глаза ее с трудом открывались, а голос звучал глухо и едва различимо.
Но неверно поняла ее ученица.
– Я добро тебе делала, а ты добра мне не желаешь, о себе только и беспокоишься! Хочешь, чтобы я до последнего вздоха у твоей кровати стояла?!
– Ты сама так желала…– прошептала колдунья.
– Не того я желала! А хотела, чтобы людей ты губить перестала! Я жалела их, и тебя жалела!
Старуха хрипло рассмеялась, – словно сухое полено затрещало в костре.
– Кто ищет смерть, тот смерть находит.
– Пожелала бы мне лучше счастья, – Родмила развернулась уходить.
Неимоверными усилиями Атаказа приподнялась с кровати и властно грянула:
– Уйдешь, – не возвращайся!
Девушка удивленно обернулась. Она увидела горящие безумные глаза, ввалившиеся щеки и наставленный на нее крючковатый палец. На мгновение ей показалось, что колдунья все это время ее обманывала, притворяясь слабосильной и больной.