Наплыв. Анатолий Бочкарёв

у финансистов, кабинет по соседству с секретариатом, представленным очень тощим, высоким и тоскливым Григорием Евдокимовичем Красниковым, в довершение ко всему, пугающе, то есть, как бы по-городскому интеллигентным – этот умел слушать. Да ещё и молчать! При этом не предпринимать ни малейшей попытки дать в глаз! Такие в среде пишущей провинциальной братии – действительно, крайне редки, буквально, как кометы. Но и столь же, в случае чего, опасны. Таким людям не верят по определению. Поскольку чуть что – сносят эти гады любого прямо на корню. Что им какой-то глаз, когда можно сразу зарубить строк двести, а то и триста! И что интересно – почти всегда словно бы за дело. Как потом выясняется. И при этом пожаловаться на него некому! Даже милиция молчит себе и всё тут!

      Сегодня ответственный секретарь немного запоздал, но как только он появился в дверях редакции, Иванов-Бусиловский немедленно потребовал его к себе, тоненько закричал, едва тот обнаружился на ближней дистанции:

      – Гриша! Я же говорил тебе, что напечатают! Вот, смотри!

      – Что это? – Красников не спеша взял журнальчик. – Ага. А что, недурно, совсем недурно. И я говорил, что это у тебя неплохая вещь. Даже заголовок оставили. Что ж, я рад. От всей души поздравляю.

      Иванов-Бусиловский благодарно обнял деликатного Красникова и, вожделенно попискивая, буквально унёс его к своему кабинету. И оттуда тотчас же поплыли по всему зданию на редкость дивные рифмованные строки. То была очередная «неплохая вещь», пока ожидающая выхода в свет.

      Летучка прошла судя по всему достаточно быстро и гладко, если не считать прозвучавшей в самом начале возмущённой речи заведующего отделом писем.

      – Этому пора положить конец! – Матюша, брызжа слюной, не глядел в сторону могучего каратиста Лёньки. – Всему есть какой-то предел. И я не намерен больше терпеть издевательства, этот предел настал. Как хотите. – Но в глаз не дал. Постеснялся.

      – В чём дело? – Сухо прервал редактор. – Конкретнее.

      – Или я или он! – Матюша уткнул дрожащий перст в Лёньку, тот невинно сморгнул белыми ресницами.

      Узнав, в чём суть конфликта, редактор размеренно откашлялся, строго глянул поверх Ленькиной головы на портрет потупившегося товарища генсека.

      – Нехорошо, Леонид Васильевич. Должен вам сказать, шутить никому не возбраняется, но надо и меру знать. А этими своими поросятами вы с самого утра по-свински испортили человеку настроение.

      – А время? – Заёрзал на стуле Матюша. – Вы знаете, сколько я его потерял, пока копался в подшивке? Пол-репортажа можно написать. Вон в Японии за полчаса простоя не по вине производства выгоняют с работы, а я почти час потерял.

      Взгляд редактора говорил – я б вас, япона мать, обоих выгнал, да некем заменить.

      Лёнька встал и, раскаянно жмурясь, принёс свои глубочайшие извинения за дружеский розыгрыш. Матюша наконец отдышался. А потом вдруг заалел, может быть стыдно стало за свой про-японский выпад. Не до конца