что они уже привыкли к странностям своего города, ко всем этим навозным дождям, камнепадам, суховеям, землетрясениям и закалились душевно. Группа энтузиастов, человек двадцать, даже вышла с лопатами закидывать одну такую яму, но власти остановили их, и решено было пока не закапывать ямы, а обнести их высоким глухим забором и на нем развесить наглядную агитацию. Все эти и многие другие любопытные подробности Ионин и Таисья узнали от словоохотливых прохожих, пока добирались до сквера, где фонтанировала лава. Зайдя с наветренной стороны, они вместе с другими зеваками с полчаса смотрели, как вязкая, огнисто-бордовая, вроде застывающего шлака, величавая струя медленно, как клей из тюбика, выползала из земли и, не рассыпаясь, не разбрызгиваясь, оплывала, образуя дымящуюся лужу, которая с усилием густого мазута растекалась во всю ширину улицы, опоясывала, валила деревья и фонарные столбы, пломбировала подъезды и подвалы и, застывая у краев кровавой коростой, текла вниз, к мосту через Логатовку. Ни Ионин, ни Таисья уже не спешили в редакцию, потому что их задержка в такой день была вполне извинительна; к тому же, большая часть следующего номера все равно будет посвящена обзору и истолкованию этих событий, поэтому материал, добытый ими из рассказов очевидцев, и собственные наблюдения, несомненно, пригодятся. Прежняя близость между ними отчасти восстановилась, как если бы они посмотрели какой-нибудь очень хороший фильм о жизни и любви – ну, хоть «Вестсайдскую историю» – и решили, что отныне и они станут любить друг друга так же искренне и бесстрашно; им вдруг захотелось жить широко, распоясанно, беззастенчиво на этой прекрасной земле, которая ежеминутно грозит разверзнуться и поглотить человека. Но чтобы вполне отвязаться от служебного долга, вполне распоясаться, Ионин позвонил в редакцию, и секретарша ответила ему, что все сотрудники разбежались посмотреть на диво.
– Ну что ж, никого нет! – весело сообщил он Таисье, которая, ради любопытства и озорства, тоже втиснулась в телефонную будку. – Пойдем?
– Куда? – спросила она задорно и вызывающе.
– Куда? На кладбище! – ответил он легкомысленно, угадывая, что она согласится, если он именно так, шутя, пригласит ее.
– Пойдем! – подхватила она, и они, волнуясь, словно дети, задумавшие опасную проделку, тихими травянистыми переулками отправились на кладбище, и только мысль о Катюше омрачала их нервическую веселость. А когда Таисья, чтобы вынудить Ионина признаться, кто же из них двоих ему больше нравится, спросила иронически: – А что о н а скажет? – Ионин, простодушно обманываясь, как курильщик, который в воскресенье твердо решает, что с понедельника бросит курить, ответил:
– Ну, какое мне дело до этого? Я не настолько с ней близок, как ты думаешь. Иначе бы я…
Он замолк, придумывая, как бы поделикатнее отречься.
– Иначе бы ты что?..
Таисью раздражала его привычка недоговаривать.
– Иначе
