Не чувствовать касаний кожей,
Не воспринимать образ глазом,
А языком – вкуса.
Глубоким размышлением должен отогнать
все запахи знающий йогу7.
Приведенные пять ступеней роднят йогу со многими мистическими школами и учениями. Специфическими здесь являются лишь детали, основное же может быть приложимо как к брахманизму Упанишад или буддизму, так и к религиям Запада. Здесь запечатлен общечеловеческий опыт духовного самосовершенствования; между тем заключительный этап йоги – самьяма – уже несет на себе ярко выраженные черты философии санкхьи, ее понятия о спасении и высшей цели подвижничества.
Если первые пять ступеней как бы переходят одна в другую и тесно связаны между собой, то еще труднее различить этапы самьямы. Она делится на три аспекта: дхьяну, или концентрацию сознания[9], дхарану, или созерцание, и, наконец, сверхпознание – самадхи.
Концентрация сознания достигается посредством многих приемов. Среди них – длительное сосредоточение на какой-либо фразе, слове, части тела, например на кончике носа, языка или на нёбе. Такого рода приемы заимствованы из йоги современным аутотренингом.
Дхьяну и дхарану разделяют едва уловимые оттенки. Они уже не ограничиваются негативным отгораживанием от мира, но культивируют «удержание мысли на каком-нибудь определенном предмете»8. Постепенно и этот предмет становится лишним и исчезает. Сохраняется одна незамутненная интуиция, превышающая разум, само сознание в чистом виде. Теперь лишь тонкая нить удерживает человека в царстве Пракрити. «Он ни к чему не стремится и столько же, сколько чурбан, размышляет»9.
Постороннему наблюдателю это экстатическое состояние, самадхи, кажется похожим на обморок или летаргический сон. Индийский святой XIX века Рамакришна был способен часто входить в самадхи. «У него, – рассказывает очевидец, – не было ни малейших признаков внешнего сознания. Он даже не дышал, и все его тело было абсолютно неподвижно, как статуя. Он ушел куда-то в другое место из этого мира чувств»10. Последователь Упанишад сказал бы, что он слился с Брахманом. Но для Патанджали это последний рывок перед полным бегством от всего, когда окончательно спадает пелена и истинное Я подвижника, его пуруша, парит, разобщенное с Временем, отягощавшим его. Так завершается путь йогина. Он остается блаженно одиноким на своем необитаемом острове духа.
Даже из столь беглого рассмотрения «Йога-сутры» видно, что в своей классической форме йога есть прежде всего строго выверенная «техника» освобождения Я.
Подобно тому как древний шаманизм в своей практике исходил из магического миросозерцания, родственного науке[10], так и Раджа-йога предлагала своего рода «научную методу» для жаждущих обрести просветление.
В высшей степени знаменательно, что к исходу дохристианской эпохи «естественная мистика», достигнув