Чтобы дотянуться до верха, пришлось разогнуться. Это потребовало совсем уж запредельного усилия, даже в глазах потемнело, желтоватая проволока завертелась колесом, на миг увидел себя словно в круглой решетчатой будке из желтых полос. Закрыл глаза – только тогда унялось. Лечь боялся: а вдруг не удастся встать потом. «Вот влетел так влетел!» – стрельнуло вдруг в голове. Сзади перец с огнестрелом, впереди тупик, и вокруг подземелье, где ни воды, ни еды.
Да, но вода была сзади. Если бы удалось отвалить снова ту плиту в подземном ходе с уклоном… И – под уклон. Тогда можно прийти к воде.
Чуть не дернул назад. Два шага, нерешительных, но все-таки сделал. Стоп. Да стоп же! Нельзя. Сил уже нет. И потом, не может подземный ход с такой могучей технической начинкой вести в никуда. Это явно ворота, только на запоре. «Доищись, как отпираются, заслужи не сдохнуть, человек ты или падаль?» – плеснуло вдруг горячей злостью по щекам.
Достал ножик. Взял рукоятку сквозь рукав и потрогал металлический прут. Проблеснуло голубым. И проволока перемигнулась – желтоватое свечение сменилось на голубое. Отсунул ножик – опять желтое. Прут тоже в системе. Допереть бы, в системе чего.
Думал, думал, думал. До опупения. В какой-то момент опять почудился звук. Тихий, тишайший посвист. Даже не посвист, а звон. На невероятно высокой ноте. Затаил дыхание. Так и есть – звучал прут. Почти неслышно позванивал. Густав опять вынул ножик, поднес вплотную кончик лезвия. Не засветился! Но проволока погасла, а лезвие ножа тоненько зазвенело, задребезжало о прут, усилив и изменив тон звука. Нож звучал явно ниже, уверенней. Отдернул нож, вырвал из кармана дрожащей рукой горсть плиток. Поднес. Какая – нужная, черт возьми? Прут запел еще гуще, мелодичным струнным аккордом. Густав выматерился шепотом, бросил всю горсть на пол, стал выковыривать из кармана что не поместилось. Наконец собрал в пригоршне все, что осталось после рынка. Поднес опять, касаясь металла уголками оберток. Мелодия стала громкой и красивой, теперь звучал не один аккорд – прут наигрывал какой-то мотив. Потом музыка стихла. Опять еле слышное тоненькое, на пределе воспринимаемой высоты, посвистыванье. И все.
Но ведь получилось же! Или эта штука, как и та дверь, одноразовая? Может, запустилась программа – и все, если не отработала до конца, не открыла ворот, значит, и не откроет, пока с той стороны не заметят, что было срабатывание, и не сбросят принудительно. А сколько ждать, пока заметят? На сколько его еще хватит? Рот распух, всякое движение языком, даже ругнуться, причиняло боль. Оступился неловко – бабах! Ударился головой о прут. Перед глазами вспыхнули белые звезды, и все исчезло. Когда опять смог видеть – обнаружил, что полусидит-полулежит, навалившись на прут, в обнимку с ним