– Да, трудно найти нужного человека, – соглашаюсь я.
– Важно ведь, чтобы у него было чувство собственного достоинства, – произносит Света и осекается, словно сказав что-то немыслимое.
Мы сидим молча, углубившись в кресла, перед опустевшими чашками. Где-то неподалеку слышится размеренное металлическое пощёлкивание – и нам кажется, что это Бэрримор аккуратно подстригает кусты жёлтой акации.
Вдруг явственно раздаётся тарахтение подъезжающей машины. Из неё выскакивает мужик, с виду цыган, в грязной майке, затёртых штанах, и кричит на всю округу: «Навоз! Навоз нужен?» Тут же улица оживает, появляются дачники из соседних домов, спрашивают, что за навоз, почём. Мы со Светой вскакиваем с кресел и торопимся к калитке: нам тоже нужен навоз – для подкормки смородины и нашего скромного огородика. Сколько взять? Три мешка? Пять?
– Берите десять, – уговаривает цыган. – Не заметите, как разойдётся.
Перетаскивает тяжёлые мешки под яблоню, мы помогаем аккуратно уложить их, после чего падаем в изнеможении в кресла. В пледах уже нет необходимости: жарко.
– В любом случае, это работа не для Бэрримора, – заключает Света.
Отдышавшись, понимаем, что церемония утреннего чаепития скомкана безвозвратно. Поднимаемся и идём в дом, где нас ждут привычные дела.
Проводив племянницу в Москву, я возвращалась на дачу. На душе было грустно: заканчивался ещё один день. Тихий, радостный – но вот уже почти ничего не осталось от него: ещё немного, стемнеет – и исчезнет он во мгле. Как всё быстротечно! Кажется, только что зацветал жасмин, и вот уже минул Ильин день, отгремели грозы, зажелтела листва на деревьях. В лесном воздухе появились резковатые осенние нотки.
Тропинка шла вдоль железной дороги, а впереди высился изумрудной стеной еловый лес – сквозь него надо пройти немного. Днём идешь, не замечаешь дороги, а тут в сгущающихся сумерках стало мне отчего-то боязно. Впереди на тропинке появились вдруг навстречу двое мужчин, идущих друг за другом. Первый был высоким, крупным, шёл решительным шагом, отмахивая воздух ладонями, словно лопастями. Приглядевшись, я узнала в нём дачника Бориса с дальнего участка. Он тоже узнал меня, остановился. За ним остановился и товарищ его – мелкий, жилистый, подслеповатый на один глаз.
– Что, моцион вечерний совершаете? – спросила я. Неудобно было так просто мимо пройти – как-никак мы знакомы, пару лет назад помогал мне Борис забор поправить.
– Нет, – ответил он. – Идём к другу нашему, машинисту. Скоро поезд на Калугу подойдёт, и, пока стоит, мы пообщаемся. – Борис двинулся было дальше, но остановился. Его товарищ, поспешавший за ним, чуть не врезался в него. – А хотите, пойдём с нами, – предложил Борис, – потом вместе вернёмся.
Но я отказалась: поздно уже, тьма сгущалась, да и устала я за день.
Пошла лесом, и было уже не страшно, всё