– Я здесь, Селеста.
Следуя за голосом, я прошла в гостиную, где в полуденном свете стояла она. Мими смотрела на раскинувшийся зеленый прямоугольник парка, что простирался почти до самой квартиры, которую я делила с Джейсом. Я закинула в рот остатки теплого сэндвича с ветчиной и сыром, а затем прижалась поцелуем к ее щеке. Ее кожа была ледяной, но я представила, как она провела утро за чтением на узком балконе – ее любимым занятием после готовки.
– Ça va, ma chérie?[5] – Наедине мы всегда говорили по-французски, хотя английский она знала безупречно.
– Oui[6].
Я частенько задавалась вопросом, не потеряю ли свою ангельскую способность говорить и понимать любой язык, когда утрачу крылья, но отбрасывала эти размышления, в основном потому, что мне некого было спросить. Кроме того, я узнаю об этом через три месяца.
Пока я болтала о своем новом задании и советах консультанта, Мими слушала меня с восторженным вниманием и подкрепляла мой стремительный поток предложений своей привычной теплой улыбкой. Теплой улыбкой, как я заметила, без следа пунцовой помады.
Сэндвич в моем желудке резко стал чем-то тяжелым.
– Что-то не так.
– Не так? – Ее тон казался неправильным, как и внешний вид.
Мое сердце на удивление сохраняло спокойствие.
– В чем дело? Тебе нужно вернуться в Париж? Что-то случилось с Амиром?
Телохранитель Джареда – единственный человек, с кем Мими поддерживала связь. Он остался во Франции – уехал в Ниццу после того, как «Суд Демонов» закрыли и превратили в приют для обездоленных детей.
– Амир в порядке, Селеста.
– Тогда что не так? – Я отчеканивала каждое слово, чтобы не дать голосу дрогнуть. – Мими, что…
– Рак.
– Рак? – тупо повторила я.
– Ужасная вещь, рак.
Сыр и ветчина застряли у меня в горле.
– Ужасная, но излечимая. – Я тяжело сглотнула, проталкивая комок дальше. – Правда?
– Селеста…
– Правда? – Когда она не ответила, я ощутила давление в висках. – Мими? – Ее имя дрожало на моих устах.
– Я боролась. Боролась изо всех сил, но рак оказался сильнее.
Я замерла. Нет. Нет. Нет. Этого не может быть.
– Весь этот сон урывками. Твой сниженный аппетит. Ты сказала, что просто… – Что она говорила? О, ангелы, я не могла вспомнить, но у нее всегда имелось оправдание. – Как давно… Как давно ты, – я откинула с лица прядь волос, – знаешь? – Я моргнула несколько раз, но контуры ее лица продолжали подрагивать.
– Шесть месяцев.
– Шесть месяцев! – Я задохнулась. Казалось, Мими взбивает мое сердце одним из своих венчиков. – Почему ты… Почему ты не сказала мне?
– Потому что надеялась одержать победу, прежде чем обременять тебя этим.
– Обременять