Я медленно вдохнула воздух ранней осени. Бабье лето в Новой Англии всегда было моим любимым временем года – прохладный воздух, полный крошечных живых существ, полог листьев и трава, которая окрашивала Центральный парк в сочные зеленые оттенки. Именно этого сезона мне больше всего не хватало те два года, что я жила за границей.
Когда я подошла к подъезду жилого комплекса «Плаза», швейцары поприветствовали меня по имени. Я спросила одного из них о его дочери-подростке, а другого – о новорожденном внуке. Мими нечасто покидала стены квартиры – я следила за тем, чтобы все необходимое было у нее под рукой, – но когда она все-таки выходила, то задерживалась в холле и расспрашивала каждого о семьях. Хотя в ее жилах не течет ангельская кровь, Мими достойна крыльев больше, чем большинство жителей Элизиума.
Определенно достойнее, чем моя биологическая мать, которая бросила меня в нью-йоркской гильдии, как только я покинула ее утробу, а затем переехала в другую резиденцию неоперенных. Будучи офанимом, она могла путешествовать между гильдиями, но так ни разу и не посетила меня, не воспользовалась голографическими телефонами, чтобы связаться со мной. И не присутствовала на церемонии вручения костей крыльев – ключевом моменте в жизни ангела, едва ли не более значимом, чем наше вознесение, поскольку в этот день мы наконец-то можем выйти из гильдий и начать накапливать наши драгоценные перышки. Однако к тому моменту я уже не заботилась о знакомстве с матерью, потому что у меня была Лей, и она восполняла мою потребность в привязанности.
А теперь у меня есть Мими.
Поднимаясь на лифте в пентхаус на двадцать первом этаже, который Мюриэль купила на деньги, оставленные Джаредом на ее имя, я вспоминала тот день, когда согласилась остаться с ней. Мне некуда было идти, я решила, что больше никогда не переступлю порог гильдии, но не хотела обременять Мими. Цвет ее лица мог соперничать с белым мраморным надгробием, мимо которого мы проезжали по дороге с кладбища Монпарнас, где похоронили тела Лей и Джареда.
«Ждет ли тебя семья, Селеста?»
«Лей была моей единственной семьей».
«А Джаред — моей».
Так что я осталась, и мы стали друг для друга семьей. И наша выкованная горем связь превратилась в связь, порожденную любовью. Я обрела в лице Мюриэль мать, которая, как я думала, мне больше не нужна. В конце концов, мне уже исполнилось пятнадцать, и пять лет я ориентировалась в мире людей без особой помощи офанимов, которые считали нас самостоятельными с того дня, как у нас сформировались кости крыльев.
Мюриэль взяла на себя мое образование и наполнила мой разум знаниями, которым не учили в гильдиях. Больше всего, как ни странно, меня восхищала человеческая система правосудия. Я поглощала книги о ней, изучала лазейки, проглатывала истории о незаконном