Владыка это заметил. Лёгкая улыбка тронула его губы. Едва лишь, мельком, он взглянул на вошедшего, и вновь обратился к своему палачу.
– Ты мой внук! Сын моего сына! Отвернул свой лик от семьи ради этого?
Рука юноши снова дрогнула, и тонкая струйка кипящей смолы скользнула из-под острия стали. Владыка даже не дрогнул. Встрёпанный юноша обернулся к вошедшему, ища в нём поддержку и поощрения, но наткнулся на жадный насмешливый взгляд.
– Убей его, – махнул рукой тот. Небрежно, играючи. Будто хозяин своему ничтожному служке.
Юноша нахмурился. Разве таков был договор?
– Но как же? – заколебался он. – Мы ж договаривались просто захватить власть…
– Прикончи этого ублюдка! – рявкнул мужчина, но, уловив отблеск упрямства в синих глазах, тут же смягчился. – Я помню наш уговор, но ты тоже должен понять. Пока жив твой дед, у Ада не будет другого Властителя.
Громкий смех прокатился по залу.
– Бедный, обманутый мальчик. Как легко ты позволил обвести себя вокруг пальца? Разве этому я тебя учил?
– Заткнись! – зарычал мужчина в плаще, вкладывая в каждое слово всю свою ненависть.
Юноша вздрогнул, очутившись меж двух грозных мужей.
Владыка подался вперёд, наклоняясь над внуком, и липкая струйка на шее хлынула с новой силой. Парнишка испуганно охнул, оказавшись лицом к лицу с властным дедом. Глаза их встретились, и кобальтовая синева чистого могущества столкнулась с благородной бирюзой юношеского максимализма. Взгляды схлестнулись. Столкнулись, смешались и увязли друг в друге, проваливаясь в общее и давно позабытое.
Вот он, совсем ещё малыш, рыдает над сбитой коленкой, а над ним склоняется он. Дед. А в глубоких глазах тревогу сменяет спокойствие. Дед что-то шепчет ему ласковое, тягучее и накрывает рану широкой ладонью. Мгновенье, и боль отступает. Дед убирает руку и ерошит ему пушистые волосы. А на коленке уже ничего нет, лишь тонкая плёнка блестящей кожи.
Плечи юноши дрогнули, опустились.
И снова перед глазами возник образ деда.
Грозный, скорбный, склонившийся над неподвижными телами матери и отца. Его стиснутые в безутешном молчании губы. Жёсткий блестящий взгляд, а внутри целое озеро горькой влаги. Его сжатые кулаки и побелевшие костяшки напряжённых пальцев. А к ноге деда прижимается он. Крошечный мальчик с растерянным взглядом. Не сводящий глаз с липкой лужицы, растекающейся под телами. С саднящей болью в опустевшей душе и единственным родным человеком во всём мире.
Юноша отшатнулся. Меч с грохотом вывалился из ослабевшей руки. Горестное раскаяние затопило заблудшую душу, и дрожащие губы раскрылись, выпуская на волю слабый звук. Едва слышный, но как гром с небес значимый.
– Прости, дед…
И тут же мир перевернулся.
От стен потянулись густые тени. Юркими змейками нырнули в толпу, стремительными жалами правосудия, когтями возмездия.
Мужчина в плаще растерялся. Лицо перекосила гримаса страдания. Вытаращив глаза, он