Он криво усмехался и с удовольствием выслушивал возмущенные, но сдержанные рассуждения коллеги о мародёрстве.
Его поведение было похоже на агрессивную защиту от окружающего мира, который ничем ему не угрожал. Порой этот умный, широкоплечий, много повидавший человек казался Олесе нервным ребенком. Это вновь отталкивало: ей нравились мужчины, готовые поддерживать, а не виснуть камнем на шее. Однако нарочитая грубость Антона странным образом граничила с ласковой, идущей от души мягкостью. Словно глубоко внутри он был очень нежен, либо избалован…
Олесе, далекой от военной психологии, было интересно наблюдать за ним и гадать, какой он на самом деле. А еще его интересно было слушать…
Помимо официальной работы на фабрике, Антон занимался военной археологией, отпуска проводил в экспедициях, писал научные статьи. Он шутил с серьёзным лицом и всерьёз говорил фразы, вызывавшие смех.
Он заявлял, что бросит работу и уйдет в лес, потому что труд при капитализме – это рабство. Он говорил: Я циник, как все археологи, особенно военные» и любил повторять, что цинизм – это высшая форма свободы. Но Олесе казалось, что Антон всего лишь пытается выделиться и убедить самого себя жить без оглядок. Или просто завоевать всеобщее внимание, а после сделать вид, что ему это не нужно.
Его темно-зеленые глаза смотрели в глаза Олеси с непонятным ей выражением. Никто и никогда не взирал на нее так… Взгляд этот был одинаково далек от попытки оценить, от интереса самца, от выражения дружеских симпаний, влюбленности или неприязни. Когда они оставались вдвоем в кабинете, Антон останавливался у стола, за которым сидела Олеся, и молча, подолгу созерцал ее – другого слова она не находила. Однажды она не выдержала и сказала: «Может быть, ты хочешь лечь спать? Не стесняйся…» – Я никогда не стесняюсь», – ответил он. Так завязался первый разговор. Они почувствовали друг в друге нечто близкое, но не спешили подходить к разделявшему их барьеру.
«Почему ты не здороваешься с этими?» – Олеся кивнула в сторону столов шумных коллег. «Я позволяю себе некоторую роскошь, – сказал Антон, – общаться лишь с теми, кто мне интересен. Жизнь коротка и может оборваться в любой момент».
Вскоре наступил период отпусков, и они расстались, не перекинувшись больше ни словом.
Солнцепоклонница
Устроившись на работу, Олеся почувствовала себя рабыней системы, связанной бесконечными рутинными обязанностями и трудовым законодательством. Поэтому отпуск она восприняла как огромный, долгожданный и выстраданный глоток свободы. Желание странствовать охватило ее, как лихорадка. Снова нахлынули тоска по новизне и по туманной истине, жажда освобождения от неясных сомнений и стремление найти брошенный в детстве клинок.