Деревенскую жизнь зимой разнообразили свадьбы и Масленица.
В Масленицу целую неделю катались на разукрашенных лошадях, запряженных в розвальни[5]. Всю неделю в деревне стоял [шум] и гам. Звенели песни. В конце недели зажигали большие костры, в которых жгли чучела надоевшей зимы, и прыгали через костры.
На свадьбу к хозяйке двора собиралась вся близкая и далекая родня. Любители зрелищ заранее занимали все подходы к свадебному двору, ожидая молодых из церкви.
В Зырянке была первая моя школа. Одна учительница обучала школьной премудрости ребят разного возраста.
Зимой 1921 года я оказался в Томске у братьев и сестры, которые к этому времени перебрались туда из Мариинска.
Большой губернский город Томск стоял на холмистом берегу полноводной Томи в ста двадцати километрах от Сибирской магистрали. От станции Тайга к нему была проложена железнодорожная ветка. Тут я впервые увидел многоэтажные дома и татарский район с мечетями.
Мы жили в домике, стоящем на холме, у подножья которого протекала речушка Ушайка. В летнее время это был просто широкий мелководный ручей. Но весной Ушайка разливалась так бурно, что к нам домой можно было попасть только кружным путем.
Недалеко от нас кто-то держал ишака, и живущие вокруг могли каждый вечер наслаждаться его концертами. А может быть это [была] ишачья вечерняя молитва, в которой он благодарил судьбу за прожитый день, за то, что хозяин был добр, и его палка редко гуляла по ишачьим бокам.
В то время Томск, как большинство русских городов, на три четверти был деревянным, с множеством частных домов, владельцы которых отгораживались от улиц и соседей заборами.
Это обстоятельство послужило хорошую службу тем, у кого не было дров. С наступлением темноты на улицах стоял треск. Это выламывались заборные доски. Подвоз дров был плохой и многие, в том числе и мои братья, занимались заготовкой заборной древесины, к огорчению хозяев оград, и к удовольствию заготовителей даров пана[6]. Мои старшие братья также занимались этим промыслом.
Летом начинала гореть тайга, и город на недели оказывался в дымном плену. Скверы заполнялись белками, спасавшимися от огня.
По-прежнему было плохо с продовольствием. Иногда на паек выдавали одну рыбу. Случалось, день-другой, кроме кипятка с сахарином, в желудке ничего не было. В те годы в Томске вместо сахара широко применяли сахарин. Достаточно было в кружку бросить крупинку сахарина, как напиток становился сладким. Этим снадобьем торговали китайцы, привозя его контрабандой. Говорили, что сахарин вреден для здоровья, но его активно применяли за чайным столом. Когда выдавали муку, наступал настоящий праздник. Я превращался в кулинара-кондитера и пек лепешки прямо на железной времянке-буржуйке.
Жизнь с полупустым желудком не мешала братьям мечтать и спорить о будущем нашей Родины. С тех пор память