– Братья! Какие мы братья?! Государев солдат сиделому псу братом быть не может. С вами, как с собаками: одной рукой мосол кажи, а в другой плеть держи. Эх, Хлопуша, смерти на тебя нет, всё забавничаешь, – громко засмеявшись, ответил всё тот же конвойный.
– Погодь, сволочь! Бывает, даже волк всех овец собрать не может. Придёт ещё наша песня, – заворчал всё тот же каторжный.
Сказал он это тихо, так, чтобы солдат не расслышал. На его измождённом лице появилась ничем не скрываемая ненависть. Желваки нервно заиграли, седые брови заходили ходуном, заставляя играть буквы «В», «О», «Р», «Ъ» молчаливый и ужасный танец презрения.
Все шестеро арестантов, устало и натужно ковыляя, вошли. Дверь за ними закрылась, с другой стороны послышались лязг закрывающегося замка и шаги уходящего конвойного.
– Ты бы, Хлопуша, потише болтал. Хочешь, чтобы шмон нам устроили или прогулки лишили за угрозы охране? Так, что ли? – злобно спросил один из сидельцев, играя кадыком на худой синюшной шее.
Это был Жердяй, беглый солдат, неоднократно сидевший в тюрьмах и острогах. Базарный вор, конокрад и тайный разбойник, промышлявший грабежами на дорогах. Его подозревали в нескольких убийствах торговых людей на уральских трактах. Однако пока бездоказательно, так как живых жертв не имелось. А товарищей по грабежам и убийствам никак найти не могли. Следователи подозревали, что он их время от времени менял. Возможно, лишал их жизни, закапывая в тайге, и заводил новых. Поэтому и осудить на каторгу возможности не имелось. В связи с чем и держали его по разным острогам уже больше двух лет.
Был Жердяй выше всех ростом. Одет получше и выглядел поздоровее. Видимо, поэтому желал претендовать на особое место в иерархии арестантского мира этой избы-камеры, стоящей на оренбургской земле.
Каторжный старик с рваными ноздрями вдруг ещё более ссутулился, стал почти горбатым, как подзаборный кот, но от этого стал ещё страшнее. Он оглядел избу, заглянул в глаза товарищей и, поняв, что имеет поддержку, заявил:
– Слышь, малец, для кого Хлопуша, а для кого Афанасий Тимофеич. В какое же время ты подрос, чтобы зубоскалить? Пока по тюремному двору на прогулке шлындал? Вскочил, что пузырь от дождя! Как же ты старшому перечить вздумал? Аль умишко ветер напрочь унёс? – сквозь зубы проговорил Хлопуша.
Он одарил Жердяя тяжёлым, острым и непокорным взглядом. Седые жидкие волосы растрепались на неровной с далёкого детства голове, показывая рваное кусками синюшное ухо. В руке старика оказался острый кованый гвоздь длиной с ладонь, загнутый на пример рыбного крючка.
– Я тебя старшим не выбирал. Подчиняться не собираюсь, – злобно ответил Жердяй, отходя на всякий случай от опасного старика.
– Ладно, Тимофеич, забудь. Давай ка в зернь и гуська! На сказки, а! Не хватало братскую кровушку пустить. Жердяй погорячился, – поспешил вступиться один из сидельцев,