Нелегко передать словами всю гамму чувств, вложенных матушкой Мертой в это сочиненное ею длинное слово.
А Ингмар Ингмарссон проснулся оттого, что дверь в гостиную открылась. Никто не вошел, не вышел, а дверь открылась. Странная история. То ли толкнул кто-то, то ли открылась сама по себе, хотя сквозняков вроде нет. Хотел было заснуть опять, но услышал разговор в соседней комнате.
– А скажи, Кайса, с чего ты взяла, что Ингмар Брите не нравился?
– Что ж, с чего взяла… не я взяла, все так говорили.
– Давай начистоту, Кайса. Со мной-то зачем хитрить? Я правды не боюсь.
– Ну что там – начистоту… А по совести, матушка Мерта, – тогда еще, три года назад: как ни приду в Бергскуг – у нее глаза на мокром месте. Так и ходит заплаканная. Как-то, помню, остались мы одни в кухне, я ей и говорю: жених у тебя, Брита, – позавидуешь. Шикарный жених. А она глянула на меня, будто я за дурочку ее считаю. И говорит: «Можно сказать, да. Шикарнее не бывает. Красавец писаный». Сказала она так, а я сразу Ингмара представила. Ну да, красавцем его не назовешь, но я-то никогда и не думала про это. Да и никто не думал. Красавец… Ингмарссонов все уважают, это да. А как услышала ее слова, как вспомнила Ингмара – что греха таить, не хотела, а улыбнулась. А Брита глянула на меня этак, повторила: шикарнее, мол, не бывает, – и убежала. Слышу – опять плачет. А когда уходить мне, подумала я вот что: все равно хорошо будет. Перемелется. У Ингмарссонов всегда все хорошо и как надо. А родители ее – чему удивляться? Будь у меня дочь на выданье да Ингмар Ингмарссон сделал бы ей предложение – ого-го! Сна бы не знала, пока та не согласится.
Ага… вот и секрет. Матушка схитрила: сама приоткрыла дверь. Вроде бы нечаянно, а на самом деле хотела, чтобы и он слышал этот разговор. Ей покоя не дает, что я завтра в город собрался. Подозревает, что привезу Бриту. Зря подозревает… не такой уж я герой.
– В следующий раз я ее видела, Бриту то есть, когда она уже сюда переехала. А спросить, каково ей у вас, никак – народу кругом полно. Посмотрела я на нее этак… со значением, и пошла к рощице. Смотрю – она за мной. «Кайса, – говорит, – когда вы последний раз были в Бергскуге?» – «Позавчера», – отвечаю. «Господи… а мне кажется, я уже год не была дома». И что на это скажешь? Что ни скажи, опять в слезы ударится. «Девочка моя, – говорю, – почему бы тебе не навестить родителей?» – «Нет, – говорит, – мне кажется, я уже никогда домой не вернусь». – «С чего бы это? Сходи. Там так красиво, в лесу полно ягод, а брусники, брусники! В заброшенные милы[2] будто крови налили». – «Неужели и брусника уже поспела?» – аж глаза вытаращила. «Пойдешь в Бергскуг, – говорю, – еду не бери. Ягод по дороге наешься досыта». Подумала-подумала Брита. «Нет, – говорит. – Не пойду я домой. Все равно сюда возвращаться, так в сто раз хуже будет».
«Только и слышу, – это, значит, я теперь ей говорю. – Только и слышу, – говорю, – какие хорошие люди Ингмарссоны. Замечательная семья». – «Да, – говорит, – хорошая семья». – «В