Осторожно поправив пряди, выбившиеся из моего «конского хвоста», Лукас спросил:
– У тебя настоящие волосы?
Мы зашлись от истерического смеха.
– Настоящий ли это цвет! Натуральный цвет – вот что я имел в виду. О господи…
Я вытерла слезы.
– Да, этот парик моего натурального цвета. Я прошу своего мастера делать парики того же цвета, что мои волосы.
Обессилев от смеха, Лукас сказал:
– Они красивые.
Мы пристально посмотрели друг на друга – и вот уже мы целуемся.
После этого мы начали встречаться под предлогом занятий каждый день. Этот поцелуй сломал барьер, и с каждым разом мы проявляли наши чувства более бурно. Мы шепотом обменивались секретами, страхами и желаниями, и рискованные интимные признания множились. Он придумал для меня уменьшительное имя. Раньше так на меня никто не смотрел.
До того как я встретила Лукаса, мне не нравилась моя фигура: недостаточно худая, слишком большой бюст, толстые бедра. Обнимаясь с Лукасом, я научилась любить свое тело. Хотя мы были полностью одеты, я не могла не заметить, как сильно действую на него. Его сердце сильно билось, дыхание становилось учащенным. Я прижималась к нему, чтобы почувствовать бугорок в его джинсах. И думала: это из-за меня. При мысли о каком-нибудь укромном месте, где мы могли бы побыть вдвоем, я задыхалась от волнения.
Мы держали все в секрете. Не знаю почему – ведь мы об этом не договаривались. Просто молчали, и все.
В школе все еще существовало нелепое предубеждение насчет того, что кто-то с кем-то встречается. Я не смогла бы выдержать улюлюканье и аплодисменты в коридорах, когда тебя подталкивают локтем, и ухмыляются, и спрашивают, чем же вы таким занимались, что мы оба краснеем. Причем я знала, что меня будут дразнить больше, чем Лукаса. Меня любили, а Лукаса нет. Мальчишки бы подтрунивали, а девочки тянули: «Ну-у?»
Гораздо легче было подождать. Ведь неволя, школа и ее жестокие правила скоро закончатся.
Если строго придерживаться фактов, то первый представитель мужского пола, увидевший мой прикид для выпускного бала, был поражен, и у него отвисла челюсть. К сожалению, ему было восемь лет, и это был маленький засранец.
Когда я вышла из дома в ранний благоуханный вечер, разодетая в пух и прах, соседский мальчишка стучал дверным молотком, чтобы его впустили в дом. Точнее, он стучал по молотку палочкой от эскимо, которое сгрыз. Его физиономия была вымазана малиновым мороженым.
– Почему у тебя такое яркое лицо? – осведомился он.
Это замечание можно было отнести к моему радужному настроению, но он имел в виду макияж.
– Отвяжись, Уиллард! – весело ответила я. – На себя посмотри.
– Мне видны твои титьки! – добавил он и влетел в дом, прежде чем я успела угостить его подзатыльником.
Я оправила платье, сожалея о том, что Уиллард (хотя