– Да, наверно, – ответил Оливер. – Но больше всего мне нравится, как история разрастается. Как бы уже не просто Вселенная, а расширенная Вселенная. А ты как бы даже не знаешь, насколько огромнее она может стать.
Не может быть расширенной Вселенной, заявила я. Вселенная или есть, или ее нет. Ничто не может быть больше бесконечности.
– Просто так говорят, – пожал плечами Оливер.
Меня вытащили на постыдную встречу с руководством студии и приговорили пообедать с Гвендолин, сценаристом «Архангела», поручив ее утихомирить. Потом, дескать, посмотрим. Все мрачно намекали на решения, которые будут приняты в перспективе. Шивон делала все возможное, чтобы защитить мое право на личную жизнь, но никто не купился. Я мрачно сидела, не говоря ни слова, а когда меня вынудили, заявила, нет, я не знаю, о чем я думала с Джонсом, нет, вряд ли мы с Оливером опять будем вместе, и да, не самая была блестящая идея выйти из клуба через главный вход.
В Голливуде за ланчем сбываются и разбиваются мечты; во время ланча может случиться все что угодно; ланч – альфа и омега. За каждым фильмом – горы пряного тунца и океан «Сан Пеллегрино». Нет, десерта не нужно, а может, у вас есть колд брю? С миндальным молоком. Спасибо.
Когда я пришла, Гвендолин уже сидела. Ее пушистая белая собачка забралась под стул, бдительно следя за всеми ногами. Повсюду таская ее с собой, Гвендолин выбирала рестораны с патио, и наш патио располагался в заросшем внутреннем дворике гостиницы под углами тентов каштанового цвета, похожих на паруса пиратского судна. На то, как я подхожу, она смотрела без улыбки, сложив руки на коленях, при этом туфли на платформе едва доставали до пола. Росту в ней пять футов от силы, и я почувствовала себя придворным, удостоенным аудиенции у королевы-ребенка.
Рябь возбуждения, сопровождавшая меня, пока я шла по патио, должна была выбесить Гвендолин, хотя все только и говорили о том, какая я потаскуха, по ходу дела приноравливаясь, как бы украдкой меня снять.
– Приве-ет, Гвендолин, – медленно протянула я надтреснутым голосом любителя травки. – Привет, песик, – поздоровалась я с собакой, чьи черные глаза-пуговки горели беспокойной яростью.
В обычной ситуации Гвендолин устроила бы настоящее шоу. Встала бы, обхватила бы миниатюрными руками мои плечи, отставив на милю бедра (а я нескладно наклонилась бы над ней), и сказала бы что-то вроде: «Великолепная моя девочка!» Она всего-навсего подползала к пятидесяти, так что не знаю, почему вечно обращалась со мной, как бабушка.