Разделение труда, поскольку оно возникало на естественной почве и руководило людьми в общении друг с другом, является источником неизбежных социальных обязанностей. Когда эти обязанности нарушаются через посредство массовых сообществ, когда прекращается подвоз жизненных припасов или приостанавливаются необходимые производства, – тогда, несомненно, подобная форма классовой борьбы становится достаточно дикой и нездоровой, чтобы заслужить название классового убийства.
Безнравственные теории, в особенности же еврейские теории, не одни являются причинами того, что возбуждается классовая борьба, а вместе с ней и классовое убийство. На этот пагубный путь влекут и самые факты, разумеется, вместе с зародившимися на их почве дурными идеями. Штрейкизм, который казался вначале справедливым коррективом, своей дикой разнузданностью обусловил локауты со стороны предпринимателей и таким образом превратил все дело в войну, где не только нет и помину об идее права, но не найдешь даже ни малейшего следа такой идеи. Стачечничество приняло характер социально-революционной похотливости, и так называемые всеобщие стачки поставили себе бессмысленную цель – разложить существующее общество на отдельные атомы и таким образом разрушить его. Это уже более, нежели классовое убийство; это – что-то вроде самоубийства, притом такого, в которое – смешно сказать – массы вовлекают, в конце концов, своих собственных членов!
2. Если расширить горизонт исследования, то классовая борьба окажется лишь специальным случаем так называемой борьбы за существование. Это последнее учение и моральное отравление им мира в ходу с 1860 года в качестве безнравственной квазиестественно-научной теории. Полустолетие и два поколения, зараженные этим учением, являются наиболее извращенными, в нравственном и правовом отношении, из тех, какие может указать история. Мы с нашей стороны уже с самого начала, т. е. со времени выступления на сцену этой язвы, борьбы за существование протестовали как против измышления квазиестественно-научной бессмыслицы, трактующей о происхождении и совершенствовании видов, так и против деморализации и всеобщего разрушения права, которое должно было получиться при распространении столь фантастически-фривольных и в то же время грубо-эгоистических учений. Выступая против идейного яда, мы не упускали случая всесторонне осветить указанную мерзость столетия; мы делали это в самых разнообразных сочинениях и затем в «Персоналисте», при всяких, нередко представлявшихся, удобных случаях. Мы почти утомились, возвращаясь, по необходимости, снова и снова к той же самой теме. Но нас опять принуждает к тому же самому новая наша задача, именно связь борьбы за существование с так называемой классовой борьбой, – заставляя нас затронуть новую сторону