– Правильно. Ты же за стенкой спишь, – оправданиям Самсона не было предела. – А вдруг разбудим? А в таких делах свидетели не нужны. Ты уже взрослая, должна понимать.
– Мама! Не слушай его! Он ко мне под сорочку лез! – заплакала Лида, прижимая руки к шее. – Он меня чуть не задушил!
– Это у нас игры такие, понимаешь? Взрослые игры. Когда у тебя… У тебя есть парень?
– Нет у нее никого, – Вера уже положила голову на колени Самсона и наслаждалась его красноречием.
Самсон гладил спутанные волосы Веры и монотонно говорил. Его дыхание пришло в норму, сердце перестало бешено биться и во всем организме наступил полный покой.
– Будет у тебя свой мужчина, тогда все поймешь, – поглаживая за ушком хозяйки, Самсон вздохнул и сказал, что хочет спать.
Вера встала, поцеловала его и отправила на диван. Самсон пожелал всем спокойно ночи и доброго утра, не забыв о наступившем Новом годе. Выпроводив его, Вера подошла к кровати.
– Ты что здесь устроила, паразитка такая? – насупилась она, приподняв верхнюю губу и уперев руки в бока. – А я смотрю ты не промах. Выросла, да? – из глаз Веры вот-вот посыплются искры. – Выросла? Соперницей моей захотела стать? Да я тебя, малолетку драную… – она потянулась к дочери, прижавшейся спиной к стене, и хотела схватить ее за волосы.
– Верочка-а! Я уже гото-ов! – ласково протянул Самсон, приняв удобное положение под одеялом.
– Иду-у, – таким же манером ответила Вера. – А ты… Чтоб через пятнадцать минут духу твоего здесь не было.
Присоединившись к своему обрюзглому товарищу, Вера засмеялась, как лошадь, и ее оскорбленная дочь упала на колени и заплакала. Мама, что ж ты делаешь, мама? Всю жизнь за человека не считала, а теперь, как собачонку, на улицу выгоняешь. Не верится, что такое бывает. В голове не укладывается, как можно так поступать с собственным ребенком? Лида плакала, сложившись пополам на кровати, а ее еще не протрезвевшая мамаша жарко целовала хрюкающего Самсона. Променяла дочь на неизвестного мужика, которого знает от силы часов семь.
Лида успокоилась, спустя пару минут. Вытянула ноги, откинула одеяло и встала.
– Будь, что будет. Сейчас оденусь и уйду. И пусть замерзну на улице, зато никому не буду мешать.
Лида открыла шкаф, вытащила теплую одежду, положила на кровать, а потом подумала:
– А она мне не нужна. – Закинула вещи обратно. – Пусть здесь лежат и напоминают всем обо мне.
Какое-то безразличие навалилось на оплеванную девушку. Думать ни о чем не хотелось. Было только одно желание, чтобы побыстрее околеть где-нибудь в темном переулке. И пускай ее найдут уже посиневшую, застывшую в определенной позе. Так, осталось придумать, в какой именно, чтобы выглядеть пожалостливее. Лиде не нужна чужая жалость. Она всей душой горела за мать, представляя ее лицо, когда та узнает о смерти родной дочери, одумается и начнет рыдать, как белуга. А еще лучше, чтобы она каталась по полу и била себя