Она не могла отделаться от мысли, будто ее нынешняя рассеянность лишний раз подтверждала, что ей не суждено быть писателем, несмотря на огромное количество прочитанных ею книг и твердую уверенность окружающих – от родителей и сестер до старинной подруги Карлотты Уэллс, – что она им непременно станет.
– В тебе сидит Уолт Уитмен, – говаривал ее отец, когда она приносила очередную высокую оценку за школьное сочинение. – Я это знаю, и всё тут.
Но куда там сочинениям до стихов или романов. Сколько ни пробовала себя Сильвия в поэзии и прозе, всегда получалось что-то не то. А великого Уитмена она обожала. Помышлять о том, чтобы даже отдаленно сравниться с ним, или, если на то пошло, с Кейт Шопен[10], или кем-то из сестер Бронте, – казалось ей чуть ли не кощунством. С годами не становилось легче: повзрослев, Сильвия увлеклась литераторами, которые, как она видела, успешно продолжали и приумножали наследие Уитмена, воспевали себя и мир с такой поразительной откровенностью, что, дочитав очередное произведение, она, бывало, по полночи ворочалась в постели, мучаясь вопросами: «Как они это делают? Как проникают в сокровенные глубины моего существа, берут меня за душу, бередят ее, томящуюся взаперти телесной клетки?» Так было в особенности с «Пробуждением» Шопен и еще – с «Портретом художника в юности» Джеймса Джойса. Господи, даже при мысли об этих романах она ощущала, как внутри закипает лава вожделения, восторга и зависти. Вся в поту, Сильвия металась среди простыней, ошеломленная откровенной прямотой, с какой они описывали человеческое тело и его потаенные вожделения, чувство вины и последствия этих вожделений, складывая слова в смущающие душу предложения, обнажавшие такой, как она есть, природу душевной сумятицы их персонажей.
Сумеет ли она когда-нибудь писать столь же смело, зная, что ее нежно любимый отец-священник прочтет каждое написанное ею слово? Одно дело, что он молча мирился с ее положением старой девы и, возможно, даже с ее эпизодическими вспышками сапфизма. Что ни говори, а он никогда не толкал ее к замужеству и не задавался вопросами по поводу ее дружб с женщинами, хотя они обычно охватывали весь спектр – от чисто платонических до, хотя и изредка, душещипательно интимных. Но совсем другое дело было бы, отважься она описывать собственные желания с такой же прямотой, какая восхищала ее в новых вещах, с недавнего времени появлявшихся в литературных журналах более прогрессивного толка.
Хватило бы ей духу описывать собственные сокровенные желания со всей страстностью, но при этом не предавая себя? Годились бы ее сочинения, чтобы заполнить страницы ее любимого журнала «Литтл ревью»[11], редактор которого, Маргарет Андерсон, в 1916 году дерзнула выпустить его в виде двадцати с чем-то полосной тетрадки из девственно-чистых страниц с единственным собственным примечанием, что она более не желает печатать более-менее добротную литературу, ибо все напечатанное ею обязано