11 октября 1841 года о. Леонид скончался 72 лет от роду. Слава о его высокой жизни и о даре прозорливости, благодаря которому он приводил к раскаянию во грехах многих калек и бесноватых, распространилась и на православном Востоке. Незадолго до кончины о. Леонида в сентябре 1841 года посетил Оптину Пустынь постриженник св. Афонской Горы, инок Парфений, бывший впоследствии игуменом новосозданного им Гуслицкого монастыря в Московской епархии. В описании своего странствия он поместил следующий любопытный рассказ о свидании своем со старцем о. Леонидом:
«Из Белобережской Пустыни я в пятый день прибыл в общежительную Оптину Пустынь, что в Калужской губернии, близ города Козельска. Прежде за много лет я слышал о живущем в Оптиной Пустыни великом старце, иеросхимонахе Леониде, и давно желал видеть его, насладиться его беседой и получить от него наставление и в скорбях своих утешение. По прибытии моем в Оптину Пустынь я нетерпеливо желал сходить к о. Леониду с надеждою получить себе утешение и, расспросив о келии его, пошел к нему немедленно. И пришедши в его сени, убоялся: ово от радости, что сподоблюсь видеть такого великого отца, ово от мысли, как я, недостойный, явлюсь пред такого великого старца. И долго, стоя в сенях, опасался отворить дверь. Потом вышел его ученик. Я спросил: "Можно войти к старцу?" Он ответил: "Можно". Потом я взошел к нему в келию, но там еще более убоялся и вострепетал. Ибо почти полная келия была людей разного звания: господ, купцов и простых; и все стоят на коленях со страхом и трепетом, как пред грозным судиею, и каждый ожидает себе ответа и наставления: и я также, позади всех, пал на колена. Старец же сидит на кроватке и плетет пояс: это было его рукоделие – плести пояски и давать посетителям на благословение. Потом старец возгласил: "А ты, афонский отец, почто пал на колена? Или ты хочешь, чтобы и я стал на колена?" Я устрашился от того, что никогда он меня не видал и не знал, в одежде же я был простой, а назвал меня отцом афонским. Я отвечал: "Прости меня, отче святый, Господа ради, я повинуюсь обычаю: вижу, что все стоят на коленах, и я пал на колена". Он же сказал: "Те люди мирские, да еще и виновные. Пусть они постоят. А ты монах, да еще афонский, встань и подойди ко мне". Вставши, я подошел к нему. Он же, благословивши меня, приказал сесть с ним на кровати и много меня расспрашивал о Св. Горе Афонской и об иноческой уединенной жизни, и о монастырской общежительной, и о прочих афонских уставах и обычаях. А сам руками беспрестанно плел пояс. Я все подробно рассказал. Он же от радости плакал, а я прославлял Господа Бога, что еще много у Него есть верных рабов, оставивших мир и всякое житейское попечение и Ему, Господу своему, верою и любовию служащих и работающих. Потом начал отпускать людей и каждому врачевал душевные и телесные его болезни: телесные – молитвою, а душевные – отеческою