Это дело крайне опасное и трудно врачуемое; гордость ума гораздо бедственнее, чем гордость воли. Ибо гордость воли, будучи явна для ума, может быть иной раз им удобно уврачевана, через подклонение ее под иго должного. Ум же, когда самонадеянно утвердится в мысли, что его собственные суждения лучше всех других, кем, наконец, может быть уврачеван? Может ли он кого-либо послушаться, когда уверен, что суждения всех других не так хороши, как его собственные? Когда же это око души – ум, помощью которого человек мог бы узнавать и исправлять гордость воли, сам ослеплен гордостью и остается неуврачеванным, кто уврачует и волю? И бывает тогда внутри все расстроено, и притом так, что негде и некому пластыря приложить. Вот почему надлежит тебе как можно скорее воспротивиться этой пагубной гордыне ума, прежде чем она проникнет до мозга костей твоих; сопротивляйся же, обуздывай быстроту ума своего и покорно подчиняй свое мнение мнению других; будь безумен из любви к Богу, если желаешь быть премудрее Соломона. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым (1 Кор. з, 18).
Глава десятая
Как обучить свою волю, чтобы она во всех своих делах, внутренних и внешних, как последней цели искала одного благоугождения Богу
Кроме обучительного упражнения своего ума, надлежит тебе управлять и своей волей так, чтобы не позволять ей склоняться на свои пожелания, а напротив, вести ее к тому, чтобы она была совершенно единой с волей Божией. И при этом твердо содержи в мысли, что недостаточно для тебя того одного, чтобы желать и искать всегда благоугодного Богу, но надлежит еще притом, чтобы ты желал этого как движимый самим Богом и для той единой цели, чтобы угодить Ему от чистого сердца. Для того, чтобы твердо стремиться к этой цели, мы должны выдерживать более сильную борьбу со своим естеством, чем при всем том, о чем было говорено выше. Ибо естество наше так склонно к угождению себе, что во всех делах своих, даже самых добрых и духовных, ищет успокоения и услаждения себя самого, и этим, незаметно и утаенно, похотливо питается как пищей.
От этого бывает, что когда предстоят нам духовные дела, мы тотчас вожделеваем их и устремляемся к ним, однако ж не как движимые волей Божией или не с той одной целью, чтобы угодить Богу, но ради того утешения и обрадования, которое порождается в нас, когда вожделеваем и ищем того, чего хочет от нас Бог: такая прелесть бывает тем скрытнее и утаеннее, чем выше само по себе и духовнее то, чего вожделеваем. Почему я и говорю,