Желание, нежность, восторг переполняют Эммануэль… Теперь ей все равно, чья рука ласкает ее, лежащую на гранитном полу, чьи глаза любуются ею, чьи уши подслушивают ее за окном: теперь она испытывает лишь гордость.
Через минуту Эммануэль и Марио снова в гостиной.
– Хотите, чтобы в чай положили восемь или четырнадцать кусочков сахара? А может, вы предпочитаете метр?[13]
– Если вы не против, – говорит он, – у меня есть идея получше. Я знаю более сладкое яство.
Он смотрит на нее спокойно и ласково:
– Подойдите ближе.
Девушка садится рядом и хочет прикоснуться к Марио. Он ее останавливает. Она сидит смирно, смотрит счастливым взглядом, она рада у него учиться. Ему лучше других известно, что надо делать, чтобы приблизиться к небесам. Эммануэль гадает: испытывают ли мужчины то же блаженство и гордость, которые теперь разливаются по всему ее телу? Или их чувства отличаются от женских? Воображаемый член надувается и растет, твердеет между ног Эммануэль, наливается кровью в ее руках. Она едва сдерживает сок наслаждения, рождающийся под импульсами ее мужских пальцев в ее крепком члене, готовом излиться блаженным нектаром. Рядом с другим человеком, в котором Эммануэль любит свой собственный несуществующий член, она наслаждается каждой минутой и каждую ночь сеет свое воображаемое семя.
Ее рот приоткрывается. Кто утолит ее жажду – он или она сама?
Марио протягивает ей фужер на тонкой длинной ножке. Сладостное причастие! Открытие себя самой в субстанции другого человека. Каждый глоток – удовольствие для гурмана, любящего собственное тело и половой акт больше, чем что-либо другое.
– А теперь будьте женщиной! – говорит он.
Она протестует. Хочет быть для него мужчиной, а женщиной оставаться для женщин. Эммануэль заявляет об этом, спрашивает, позволено ли ей любить его, но вести себя при этом как мужчина.
– Но какому мужчине под силу ласкать себя передо мной так, как ласкает женщина? Даже если представить, что мужчина сгорает от желания, – говорит он. – Не стоит дарить мне то, что дарят другие.
Эммануэль не протестует, снимает кофточку, улыбается, созерцая свою прекрасную наготу. Ее руки скользят по ее любимому телу, поднимаются к грудям, приподнимают их, сжимают соски, чтобы те затвердели, стали чувствительными, как клитор, затем резко отпускают соски, ласкают грудь круговыми движениями, будто успокаивая начавшийся спазм, медленно опускаются к бедрам, затем скользят к подмышкам, вновь нащупывают заждавшиеся груди и вознаграждают их за терпение.
Губы в пустоте ищут губы и груди, жаждущие любви. Но рука находит собственную вагину и решительно направляется к узенькой щели, размером с крошечную трещинку, спрятанную в розовом бархате плоти. Пальцы крутятся в этой трещинке, будто сверлят ее, раздражают ее, щекочут, легонько царапают ногтями, сдавливают ее.
Глаза теперь закрыты, ягодицы напряжены, голые ноги лежат буквой V, и все тело напоминает