Через несколько дней Вирджиния уже находилась на корабле, плывущем обратно в Соединенные Штаты, а месяц спустя, 21 июня, она прибыла в Нью-Йорк, где встречающая ее на пирсе семья наблюдала, как она осторожно хромает в их сторону. Ее госпитализировали для серии так называемых «восстановительных операций», почти наверняка включающих в себя отрезание большей части ноги, чтобы избежать некротизирующих инфекций, и установку нового протеза. И хотя по меркам 1930-х годов протез был современным, он был довольно неудобным и держался за счет кожаных ремней и корсета вокруг талии[13]. В жаркую погоду эти ремни сильно натирали, а культя покрывалась волдырями и кровоточила. Несмотря на то, что протез был полым, крашеная деревянная нога с алюминиевой ступней весила добрых восемь фунтов[14]. Любые перемещения становились буквально проверкой на выносливость, так что Вирджинии пришлось забыть о любимых занятиях спортом на природе. Боль будет сопровождать ее до конца жизни.
В летние месяцы, проведенные на семейной ферме Боксхорн, Вирджиния заново училась ходить, борясь с назойливыми инфекциями и постоянным депрессивным фоном. Ей нравилось сидеть на веранде и помогать кормить овец, лошадей и коз. Но к ноябрю 1934 года ей уже не терпелось вернуться к работе. Вирджиния получила новую должность в Европе, на этот раз в Венеции, где, она надеялась, условия будут «лучше», чем в Турции, – стране, связанной с такими плохими воспоминаниями, что она зареклась посещать ее снова.
Ни сейчас, ни впоследствии на протяжении всей своей карьеры Вирджиния не просила – и не получала – никаких поблажек в отношении рабочей нагрузки. И лишь редкие приступы раздражительности в ее обычно «невозмутимом» поведении[15], часто характерные для того, кто сталкивается с невыносимыми разочарованиями, говорили о ее страданиях. Она пыталась замаскировать свою инвалидность широкими шагами, но даже в туфлях без каблука, которые она теперь была вынуждена носить, ее перекатывающаяся походка становилась заметной, когда она утомлялась. Подъем и спуск по лестнице по-прежнему представляли трудности, и, следовательно, Венеция, как вскоре поняла Вирджиния, едва ли была подходящим местом для человека, недавно перенесшего ампутацию конечности.
Лишенная автомобилей, Светлейшая Республика была городом для пешеходов. Вирджиния с ужасом смотрела на скользкие мощеные улочки и четыре сотни горбатых мостиков, большинство из них со ступенями, через 177 городских каналов. Она быстро придумала гениальное решение: ее каретой стала собственная гондола, украшенная