Скоро возвращается дядя, спрашивает, как дела, и удаляется в контору заниматься новыми заказами, курить и читать газету.
Заходят ещё покупатели, им нужны мячи, насосы и гири, и Хенри натыривает ещё немного. Суёт деньги в карман брюк. Снимает халат, вешает его, кричит дяде «Пока!» и запирает магазин.
Спустя несколько часов он покупает пистолет.
В как Вывеска сельской кафешки на дороге из Осло в Тронхейм, в глубине соснового бора. Гершон увидел её и вдруг не удержался, свернул по ней. Не сказать, чтоб ему страшно хотелось есть, но едут они уже довольно долго, а когда им встретится следующее заведение, неизвестно. Машина тормозит, и голова Эллен падает на грудь. Эллен разлепляет глаза и смотрит на него. Яннике по-прежнему спит, положив головку на материнские колени… закрытые глазки, крупные чёрные кудри, пухлые, мягонькие щёчки. Удивительно, что я женат на Эллен, думает Гершон. Что мы познакомились, стали парой и поженились. Я и Эллен. Напророчь мне кто-нибудь такое до войны, я б ни за что не поверил, а вот поди ж ты. Она очень красивая, да к тому же из очень хорошей семьи. Безусловно денежной, с табачной фабрикой на Торг-гатен и летней виллой, с машинами, шофёрами и портнихами. Эллен рассказывала, сколько в доме было картин и разного антиквариата, не говоря уж об огромном рояле, на котором она играла каждый день, пока им не пришлось бежать. В войну почти всё пропало, это да, однако остаётся надежда хоть что-то вернуть. Впрочем, выбор у каждого из нас был небольшой, думает Гершон под хруст гравия под шинами, потому что среди беженцев в Швеции выбирать было особенно не из кого, а за пределами их поселения он уж тем более никому был не нужен. Еврей, беженец из Норвегии, кого заинтересует такой жених? А его мать рьяно взялась за дело и без устали сводила их с Эллен, то приглашая ее семью на чай, то придумывая им совместные дела. Грета, близняшка Эллен, уже завела поклонника, а Эллен была свободна. Они походили-походили, схороводились и стали парой.
Его мать не смогла скрыть разочарования, когда после войны они наконец сумели вернуться в Норвегию и выяснили, что от огромного состояния семьи Эллен осталась лишь жалкая толика. Иногда Гершон представляет другую жизнь, видит себя в университете, покоряющим вершины науки, вспоминает победу в математической олимпиаде, но тут же гонит картинки прочь… потому что это другая жизнь и она не может стать моей, думает Гершон. Война что только не порушила, ему грех жаловаться, он выжил. Его не отправили ни в концлагерь на борту «Донау», ни в Фалстад, как многих других. Он выжил, не ранен и не изувечен и живёт, что ни говори, совсем неплохо.
– Где мы? – спрашивает Эллен.
– Я решил, что пора остановиться и поесть, – говорит Гершон, по-прежнему сидя к ней вполоборота. Эллен кладёт руку дочке на щёку и убирает прядку волос.
– Отлично, –