пусть катится на чёртовы кулички,
а я поблюю,
пореву,
да покурю спички.
***
черное небо,
белые облака,
цвета как цвета —
обыденные,
скучные,
но до чего грустно
тоскливо
слёзно
взирать на трение белого о черное,
не оставляющие друг на друге ни следа
***
Доброе утро, мир!
Я маленький пилигрим,
идущий по крышам твоим —
безмолвно, бесстрашно,
заглядывая в бездну твою ежечасно.
В ней все истоки, все знания,
смысл,
в ней жизнь, и в ней смерть,
но, главное, в ней ты —
душа моя неисследимая,
любовь неистощимая,
ткущие красоту мира,
меня ткущие.
***
Я видела Иисуса —
он сидел на краю кровати,
он гладил мне ноги,
пока я лежала в распятье,
пока не знала, что делать,
как жить
и куда идти,
он гладил мне ноги,
он прощал мне мои грехи,
он наполнял любовью —
к миру,
к пути, что издревле во мне,
он предавал мне силы
идти по своей стезе,
не выпуская тебя из мыслей,
следовать своей мечте.
***
Покойника разули.
Покойника раздели.
Ему зачем?
А он смотрел на расхитителей,
он грозил им пальцем,
расхищая их души взамен.
***
Хочется орехов
и немного смеха,
совсем немного смеха,
чтобы затянуть прорехи
в душе,
измотанной в постоянной нужде;
по чему?
по вечному?
безупречному?
иль, может, скоротечному? —
так, чтобы стремглав до конечной —
без остановок,
суеты,
болтовни,
пробок —
прямиком в облачный город.
***
Сыпалась листва с постаревшего клена,
дрожали сохлые кисти ольхи,
ветхие травы качались в полдрема,
осень зиме отдавала бразды
правления
до следующего воскрешения
весны.
***
отдаю внаём тело
каким-то сущностям,
привидениям,
пользующим тело по своему разумению,
вещая из тела о преступлениях
жизни,
скрытых под спудами нерастраченных
чувств и мыслей,
упрятанных в глянцевитых снах,
запечатанных в немых страстях,
не могущих более прозябать в тенях привидений,
распирая их до исступления,
тошноты,
боли,
что нет сил выносить запах крови,
осязать живого тела вибрации,
улавливать сознания эманации,
чтобы не сдаться
им;
и привидения сдаются,
и соблазну