Но у них был один недостаток, пусть единственный, но зато весьма существенный. Где-то в четыре часа утра они стройными рядами возвращались с кормежки на свои квартиры, отчаянно при этом топая. Бум-бум-бум! Впечатление было такое, что по крыше проходит если не рота солдат, то, по крайней мере, рота ежей. Кроме того, основательно насытившись, они иногда затевали возню прямо у меня над головой, и тогда казалось, что потолок вот-вот обвалится. Возились ли они просто от хорошего настроения или это было настоящее выяснение отношений, я не знаю, но делали они это очень громко. Ванда к соням привыкла, но я каждый раз просыпалась и пыталась сосчитать, сколько же их, производящих такой шум? Нет, я решительно не хотела оставаться у Ванды.
Инна Вертоградова предложила мне поселиться в их маленьком лагере за оградой, в палатке, которая предназначалась для их дочери Китти – но Китти предпочитала жить вместе с другими подросшими детьми сотрудников в другой, "детской" палатке дальше в лесу. Я уже говорила, что Рахманов не любил, чтобы на территории базы находились дети – он считал, что в лагере и так слишком много народа, и дети отвлекают родителей от науки, что сильно замедляет ее прогресс. Но никто из ученых, уезжая на благодатный юг, на Черное море, не мог допустить мысли, что его чадо останется на лето в душной Москве или в скучном пионерском лагере – и потому если не на самой базе, то возле нее всегда было много детей; так как их мамы и папы были постоянно заняты, то они быстро дичали и начинали жить самостоятельно