Сейчас Киев другой: обнаженный, выбеленный, точно скелет, подставленный под скупые декабрьские лучи. Снега мало: он лежит грязными кусками там, где еще не успел растаять, а на открытых участках виднеется разопревшая земля и влажный мусор.
Расстраиваюсь, потому что, выезжая из Севастополя, хотел снега, настоящего, пышного. Такого, какой я видел в Крыму разве что на Ай-Петри, когда в феврале ездил туда с приятелями. Напился, промочил ботинки и грел ноги, растерев их водкой у горящего костра, на котором жарили куриное филе, замаринованное, по немецкому рецепту, в киви и кетчупе.
– Бригадиры, где бригадиры? – мечется по площадке Вениамин Степанович.
При определенном ракурсе он похож на Леонида Куравлева в роли Жоржа Милославского. Только усы пышнее.
– Здесь, Степаныч!
– Рябов?
– Ага.
– Синицын?
– Да здесь я.
– Буйда?
– Вот он.
– Ты почему не повязал ленточку? А ну, повяжи!
Вениамин Степанович напоминает мою классную руководительницу, суетившуюся на день пионерии 19 мая. Тогда нас, раздав флаги и транспаранты, выстраивали на улице Ленина, и мы нестройно шли маршем, а после разбредались по городу – все по Цою – отстаивая в шумных очередях за пивом, спрашивая охлажденное, хотя знали, что «холодильники не справляются».
– Вопросы?
– Когда деньги будут?
– Филиппов, – бледнеет Вениамин Степанович, – что это за шутники в твоей бригаде?
– Простите.
– А вот не прощу! Мы сюда не развлекаться приехали!
После этих слов вновь начинаю думать, для чего приехал я? Деньги? Ведущему инженеру в «Тавриде-Электрик» платят не много, но кормят обедом, и квартира своя, на ежедневную пачку красного «Бонда» и пиво хватает. Идейность? Отчасти, но среди этих хмельных людей с георгиевскими ленточками она расшатывается. Скука? Разве это повод сегодня?
– В метро не теряться!
Грузимся в вагоны на станции «Житомирская». В ожидании поезда усаживаюсь на сетчатое металлическое сиденье. Оно холодное, почти ледяное, и я вскакиваю, чтобы не простудиться. В вагоне стою, двумя руками опершись о блестящий поручень.
Мне всегда нравилось киевское метро – особенно станции «Университет», «Дружба народов», «Золотые ворота» – компактное, аккуратное, не такое растянутое и шумное, как в Москве.
Раздражал лишь «Хрещатик». Возможно, из-за того, что слишком велики были первые ожидания – центральная станция, символичное название, и представлялось нечто эпическое, масштабное, а все оказалось куда прозаичнее, точно попал не на столичный вокзал, а на узловую станцию, с совдеповским туалетом с тянущимся вдоль стены писсуаром, закрытым медпунктом и двумя старухами, торгующими холодными пирожками.
Впервые оказавшись в переходе «Хрещатик – Майдан Незалежності», я наткнулся на вереницу нищих. Часть из них держала замызганные таблички, прося денег на спасение умирающих детей. Я лез в кошелек с металлической