То, что он разливается соловьем, не делает его твоим другом или союзником. Вы вынуждены терпеть друг друга лишь временно. А потом… ты должна расправиться с ним первой. Первой нанести удар, даже если он придется в спину».
От всего этого на душе было паршиво.
– Ты кое-что забыл, – произнесла я тихо и, когда Фрид вопросительно изогнул брови, продолжила: – Ты причастен к гибели моих людей. Они были мне верны, они погибли за меня. Это ни капли не смешно.
Вспомнилась жесткая отповедь, когда он говорил, что если правитель слабый или глупый, он умрет. А в моем случае и остальных за собой потянет. До этого момента я старалась не думать о них, не вспоминать их лиц, но закрывала веки – и они приходили ко мне.
– Таков удел воина, – пожал плечами Фрид. – Я давно уже знаю, что своей смертью не умру.
Мне нечего было на это возразить. С одной стороны, он прав, с другой – все равно гадко.
– Считаешь меня бесчувственным бревном?
– Отчего же? Сегодня ты был даже слишком чувствительным, – в голову снова полезли воспоминания о его странном порыве. Стало трудно дышать, сердце забилось быстрее.
Мне показалось, или человек без стыда и совести действительно смутился? Опустил глаза вниз, а после перевел взгляд на огонь.
– Даже не знаю, что на меня нашло, – признался, по-прежнему не глядя на меня.
А если с ним творится то же, что и со мной?
Взгляд упал на его руки, обнаженные до локтей, – белая вязь татуировки отчетливо выделялась на загорелой коже. Она выглядела, как браслет очень дорогой и тонкой работы, и удивительно ему шла. Узор был толще, чем у меня, но и запястья у южанина намного шире. Когда он сжимал кулаки, сухожилия напрягались и отчетливо выступали под кожей.
И пальцы… Я задержала на них взгляд.
Сразу видно, что он всю жизнь не трактаты писал и не на лютне мелодии наигрывал. Хотя вот Улвис тоже был воином, но его руки были белыми и холеными, а пальцы – тонкими.
Я устыдилась своих мыслей. Дико было признаваться даже самой себе, что мне понравилось, когда южанин меня касался. Это было удивительно, учитывая, что я вообще ненавижу, когда меня трогают.
Ох, быстрей бы избавиться от этой дурацкой татуировки! Всю жизнь отравляет.
– Фарди? – позвал он негромко, и наши взгляды пересеклись.
Я смотрела на его лицо сквозь пламя, думая, что стоит возмутиться из-за очередного обзывания меня едой, но вместо этого захотелось расспросить его о юге. Там, где растет этот загадочный виноград, наверняка солнце светит весь год, море теплое, как парное молоко, а равнины зелены и плодородны. Там девушки носят открытые платья, им не нужно сражаться, чтобы выжить. Они могут позволить себе быть слабыми и есть сладости круглый год.
– Сколько тебе лет?
Вопрос застал врасплох.
– Не важно.
– А почему заикаешься?
– Не заикаюсь.