Позолоченная рукоятка ножа немного стёрлась в середине. Видимо по той же причине, что и скрип двери – часто пользовались.
Еве нанесли ударов сорок, наверное, я не считал. По всему телу, даже там, внизу… а затем перерезали горло. Наоборот, нет смысла, думаю. Это делал маньяк, а не убийца. Маньяки хотят видеть предсмертное мучение, агонию, они так самоутверждаются, когда их буквально просят о смерти. Убийцы просто убивают. Если бы Еве сначала перерезали горло, она бы не чувствовала никаких издевательств над собой и не видела их. А маньяки хотят, чтобы их жертва видела это. Тупая животная ненависть.
Я подошёл ближе и закрыл ей глаза. По лбу и где-то ещё по телу уже ползали мухи. Я отмахнул их и накрыл её тело изорванной простыней. Она всё видела, от век видны борозды слёз, которые немного смывали её собственную кровь. Я не знал, что мне делать. Я просто сел на пол и стал ждать. Не знаю, сколько прошло, вечность или час. Что-то очень сильно и больно надорвалось внутри.
Таково было моё начало. Оно есть у всего, самого великого и омерзительного. Моё было таким. В дыре, которой почти на карте не видно.
Копы приехали с мигалками, опечатали дом, кто-то проблевался. Джесс привела их. Это были копы из центра. Потом окажется, что моя сестра иногда приезжала к этому дому в ожидании чего-то.
Она видела, как приехал Бронсон, видела, как туда же приехал его коллега Барри Олсон, как они привезли Еву. В окнах второго этажа зажжется свет – на улице смеркалось. Бронсон уедет через полчаса, а Олсон останется с Евой. Крики Евы Джесс запомнит надолго. Это она расскажет старшему копу и больше никому, даже мне.
Я рассказал все. Думаю, это был знак или предупреждение, которым я по незнанию не воспользовался. Ни птицы, ни волки, ни кровь, ни сны, ничего не остановило меня от потери друга. Может, не единственного, но первого. Всю дальнейшую жизнь я испытывал эту тяжесть в груди.
Отец Евы, Патрик Бронсон, школьный психотерапевт, исчез. Так мне потом сказали. Теперь никто ничего не узнает. Это ушло куда-то глубоко, оставив на Земле одного живого свидетеля.
Меня несколько раз опрашивали. Один был с усами, другой посерьёзнее и очень… Будто он всё понимал, но понимание на факты и бумагу не изложить. Его звали Томас. После допроса он потрепал меня по волосам и сказал, что всё будет хорошо.
– Смерть не для того, кто умирает, а для тех, кто остается жить с этим. Все люди с этим сталкиваются. Тебе повезло чуть меньше, потому что ты столкнулся с этим раньше. Надо жить дальше, парень.
– А еще она для копов, которые это расследуют. – Заткнись, Эйпкорт.
Я не понимал, почему я так часто терял друзей в дальнейшем, но почти всегда я убеждался в том, что виной всему неистовая человеческая жестокость, животная ненависть. Необъяснимая, даже далеко не инстинктивная.
Когда закончился