Бурилин (сквозь зубы). Чем слушать семинарское вранье!
Подуруев. Дай же мне докончить! Предвидя истечение бурных словесных потоков из уст двух литературных бойцов, я заблаговременно озаботился о снабжении сего сонмища потребным количеством живительной влаги, которую и предлагаю вашему благосклонному вниманию вместе с гекзаметром величайшего из поэтов российских:
Юноша! скромно пируй и шумную Вакхову влагу
С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай!
Что скажешь, Виктор? Похвали меня за то, что я возжелал сочетать две стихии, пьяную и трезвую! (Сахарову.) И ты, мудрец, положи свое одобрение.
Сахаров. Одобряю. Другого исхода, кажется, не предвидится.
Подуруев. Отобравши мнение старейшин, в одно мгновение ока, как мифический Ганимед{35}, обнесу вас амброзией, получаемой в погребке Фохта{36} за целковый рубль! (Убегает.)
Кленин. У Подуруева есть жар художника! Желал бы я, господин Элеонский, смягчить хоть стаканом вина горечь нашей первой полемической вспышки! Верьте, что мы люди, испившие чашу разъедающей борьбы, способны отозваться добрым движением даже на презрительное высокомерие новых людей, если видим в них священный огонь разума и энергии!
Подуруев (возвращается с бутылками). Эван, эвое!.. Да здравствует Фохт и литературная терпимость!.. Господа, придвиньтесь, тесней, подставляйте ваши стаканы! Кто боится хересов, может пробавляться пивом Крона{37}, напоившим струею остроумия российские карикатурные журналы! Позвольте чокнуться с вами, Элеонский!
Элеонский. Отчего не чокнуться! Давно бы вы позаботились, Подуруев. На одной матери-сивухе может сойтись русский человек с лютым врагом своим.
Подуруев. А вы разве желаете хлебного?
Элеонский. Все равно! Я всякое употребляю.
Гудзенко. Ну, слава Богу! Хоть на минутку отпустите душу на покаяние!..
Кленин. Так должно быть, Гудзенко! Кто много страдал, на того под конец все накинутся…
Сахаров. Святая истина!
Подуруев. Яко на царя зверей в басне Крылова.
Караваев. Всякая, значит, животина.
Бурилин. И чистая, и нечистая!
Элеонский (выпив залпом стакан). Да, господа, и осел с долгими ушами. Помню я эту притчу! Значит, осел-то я?{38}
Кленин. Помилуйте!
Сахаров. Что вы!
Бурилин (Караваеву). Насилу-то догадался!
Подуруев. Это малянтандю!{39} Выпейте-ка! (Наливает ему.)
Элеонский (еще выпив). Что ж, ничего, не бойтесь, господа, я не обижаюсь!.. На дуель не вызову, я человек штатский!.. Только дайте мне сочинить нравоучение, я его больше изготовлю в презент господину Кленину.
Гудзенко (дергая его за руку). Полноте, Элеонский… опять вы!
Кленин. Оставь, Гудзенко, пускай господин Элеонский говорит,