– А от тебя танцоры из самодеятельности убегают, как зайцы, ты их поголовно насилуешь.
– Насилую и ем! – подтвердила Антонина. – И тебя изнасилую.
Наливали и пили уже без тостов. Чехонька мелко поклевывал носом. Певзнюк и Курочка угощали друг друга осетриной. Отец Амвросий терпеливо парился в черной рясе и, живо внимая действу, отхлебывал из бутылки холодную минералку.
Курлюк стучал вилкой по бутылке, призывая к вниманию, но его никто не слушал. Ситуация вышла из-под контроля.
– Ну н-народ! – тяжело вздохнул Гаврила и, выхватив из подмышки пистолет, несколько раз пальнул в воздух.
– Как дети, ей-богу, – по-отечески усовещал он, пряча пушку в кобуру. – Пошутили – и будет. Что мы тут про Таньку Хромую, про актеров изнасилованных…. Ну скажи, Антонина, есть у Дрюни хоть одно положительное качество?
Антонина часто моргала, не слыша вопроса. Над столом колыхался пахучий дымок от выстрелов.
– Я говорю, Антонина, есть у Дрюни что-нибудь хорошее?
– Конечно! Он нетолстый.
– Так! – подхватил Гаврила. – А ты, Дрюня, что скажешь об Антонине хорошего?
– Она не хромая! – быстро сообразил Дрюня.
– А что скажут наши друзья?
Друзья встали, как по команде.
Певзнюк:
– Дрюня и Антонина – настоящие интеллигенты!
Курочка:
– Они достойны друг друга.
Отец Амвросий:
– Они не причиняют никакого вреда нашему городу.
Чехонька:
– Это здоровые молодые люди.
– Ну вот и хорошо! – Курлюк ладонью сгребал пот с затылка. – А то мэр несколько раз у меня спрашивал: «Как это получается, Гаврила Фомич, ответственные должности у нас занимают неженатые люди?» Теперь, значит, я ему доложу,… Отец Амвросий, благослови молодых.
Дрюня вскочил сполошно.
– Нет! Не шути так, Гаврила!
Курлюк растерянно разводил руками:
– Дурак ты, Дрюня… Лопух.
– Имею слово! – неожиданно вскричал Певзнюк, краснея и заикаясь. – Он не интеллигент! Отказаться от Антонины может только не интеллигент!
– Ну что ж, – продолжал Гаврила с сожалением. – По поручению мэра я должен поставить точку. У тебя еще есть выбор, Дрюня. Жениться на Таньке Хромой или сдать дела.
Дрюня тупо моргал, терзая бороду, растерянно оглядывался на товарищей. Он не мог понять: всерьез говорит Курлюк или шутит. И мэра приплел.
– Дай обдумать, Гаврила!
– Нет!
Дрюня явно струхнул, в глазах метался испуг.
– Дайте выпить!
Курлюк налил бокал коньяку. Дрюня хватил одним духом и робко попросил:
– Гаврила Фомич, отойдем в сторонку…
Он что-то горячо зашептал на ухо Курлюку, но тот был неумолим.
– Нет!
Дрюня сник, опустил плечи и молча сел на край скамьи. В глазах стояла тоска. Он сидел лохматый и несчастный, жалкий и одинокий. Компания примолкла, подрастерялась. Антонина подошла к Дрюне сзади и обняла его за голову.
– Что ты, Гаврила, выпендриваешься? – Она почти