1
Утро в маленькой гостинице началось привычно: капризная старушка миссис Эбигаэль из своей комнаты на втором этаже громогласно требовала сию же минуту принести вторую чашку кофе. И ещё свежую булочку и немного сливового варенья. И ещё грозилась уехать немедленно, как и каждый день.
– Полина, милая, поторопитесь, не вечно же мне ждать! – слышалось сверху, пока Полина Николлс спешно собирала осколки разбитой чашки. Что и говорить, чашка выскользнула из рук, едва только повсюду раздался зычный голос постоялицы.
– Минуту, мэм! – в голове в это время пронеслось «Две ложечки сахара в кофе, как Вы любите!», – Уже готово!
Приятные ароматы ласково щекотали нос, и Полина впервые за полтора часа с минуты пробуждения почувствовала голод. На часах была половина шестого и, казалось, миссис Эбигаэль с каждым днём завтракает всё раньше. Впрочем, может быть, усталой хозяйке гостиницы это только казалось. Итак…
На небольшом деревянном подносе тесно уместилась требуемая чашка кофе, тарелка с булочками и вазочка ароматного тягучего варенья, и, сопровождаемый Полиной, поднос поднялся по лестнице в комнату номер «4».
Это была, пожалуй, самая большая и самая уютная комната в доме из тех, которые в лучшие дни занимали постояльцы. Бывшая спальня Полины. Теперь она живёт в комнате поменьше… Войдя в эту светлую, наполненную воздухом спальню, Полина застыла на пороге, любовно оглядываясь вокруг. По правую сторону от двери шкаф с книжными полками; книги поддерживают милые статуэтки, около этого объемного шкафа пуфик темно- бардового цвета и круглый столик-тумб для книг и мелочей. Дальше широкое окно, сейчас задрапированное плотной тканью (миссис Эбигаэль о ставила лишь тонкий луч света, ей по душе полумрак), и около него за столом, накрытым к завтраку, сидит сама Дороти, миссис Эбигаэль, внушительного роста, но сухопарая. На столе в мелкой пепельнице тлеющая сигарета.
Полина застыла на пороге с подносом в руках.
– Ну, что же Вы, миссис Николлс, живее! – старая женщина взглянула на женщину моложе. – Я плачу за расторопность!
Полина, немного помедлив, приблизилась к даме, опустила поднос на стол, поставила посуду перед Дороти Эбигаэль. Когда та пригубила напиток, решила, что больше уж молчать нельзя.
– Ваши письма вернулись! Оба, вчера! Видно, адресат…
– Не желает меня знать? – усмехнулась миссис Эбигаэль с горечью. —Что ж, верно подмечено! Отправь телеграмму, – сухо добавила, сделав второй глоток.
Полина кивнула. Напрасные попытки!
Уже у самой двери она услышала:
– Возьми за труды, – пятьдесят фунтов. – Дела у тебя не очень-то хороши, правда?
2
Да, дела были уже плохи. Месяцы затишья, пара постояльцев на несколько дней, занявших одну комнату и быстро уехавших домой. Потом снова пустые комнаты, счета в почтовом ящике, нет денег на новые лампы… Одна старуха Эбигаэль ещё занимала спальню, платила щедро, но ей некуда было идти и положения её было так же незавидно, как и положение Полины.
На столе перед ней ещё стояла чашка с давно остывшим чаем, а Полина так и сидела, просто глядя перед собой. На столе рядом пятьдесят фунтов, которыми нужно воспользоваться как можно позже и практичнее. Воспользоваться, когда уже не будет другого выхода.
Она встала и огляделась. Маленькая кухня в зелёных тонах с деревянными ящичками для посуды и утвари, раковина, у двери большой ящик для овощей. Стол, за которым она сидела, и четыре стула вокруг, очень скромно и даже уныло. Женщина бросила взгляд на белесый потолок, прогладила рукой скатерть.
Дом Полины не всегда был гостиницей. В этой просто обставленной кухне ещё недавно она накрывала ужины для дочерей и мужа. Стол накрывался на четверых, и всегда было очень весело и шумно. Вечера с их мягкой мглой и светом жёлтого фонаря за окном, игриво заглядывавшего внутрь, становились уютнее и теплее за бесконечными разговорами и негромким смехом. Дэвид, муж Полины, обычно шутил, резал жаркое, после разливал чай и дразнил всех закрытой коробкой с печеньем или конфетами. Две дочери, старшая Митчелл, копия отца и младшая, Бекки, очень похожая на мать, так пристально и невинно смотрели на родителей, что в конце концов вся коробка доставалась им, и к ночи у маленькой Ребекки болел живот…
Они больше не собираются за одним столом…
Их не четверо больше…
Полина овдовела, а девочки лишились отца два года назад. Она до сих пор носила траур не только в одежде, но и во всём. Редко улыбалась, без необходимости больше не говорила, но стала скупа на слёзы, хотя и в самом начале почти не плакала по мужу, погрузившись в прошлое счастье. Ещё больше полюбила дочерей и странно привязалась к дому, появился