Работы оставалось на два-три дня. Уже нестерпимо хотелось увидеть Галку с Анюткой – чувство, подзабытое за годы городской жизни, когда не отлучался из семьи. Как в молодости, в конце охотничьего сезона. Не видел своих какие-то две недели, а казалось, что целый год.
Дождь пришел не ко времени и не к настроению. Сначала брызгал мелкенький, и они продолжали работать, но быстро промокли и убежали сушиться в балок. Надеялись переждать, но он разошелся и не хотел останавливаться. Пришлось устраивать ранний ужин, после которого Михал Иваныч прилег отдохнуть и сразу же захрапел. Дождь лил всю ночь, а с утра припустился еще сильнее. Михал Иваныч, подобно своему таежному тезке, впал в спячку. В обед спустил ноги с лежака, открыл банку тушенки, запил холодной водой и снова завалился лицом к стенке.
В балке стало душно. Он приоткрыл дверь, но брызги залетали на пол. Пришлось мириться с духотой. Думал, что не заснет, однако усталость еще не выветрилась. Проснулся на рассвете. Дождя было не слышно. Михал Иваныч оставался в той же позе. Не надевая брюк, чтобы не мочить их о сырые кусты, сунул ноги в сапоги и пошел искать сушняк для костра. На лежавшей чуть в стороне от трактора спиленной верхушке сосны сидел бурундук и смотрел на него. Любопытный и доверчивый. Вспомнил, как в один из сезонов такой же полосатый сосед прижился возле его избушки на целый месяц. Подпускал к себе так близко, что при желании можно было поймать, но желания не возникало, боялся, что зверек испугается, а если не давать волю рукам, можно полюбоваться и даже поговорить. Он сделал шаг к нему, но бурундук спрыгнул с ветки и пропал из виду. В надежде снова увидеть полосатого сделал еще шаг. Наступил на мокрый ствол, нога поехала и провалилась между ветками. Его повело вбок, но удержался, не упал. Осмотрелся – бурундука не было. Стал освобождать ногу и почувствовал резкую боль. Наступать уже не мог. Прыгая на одной ноге, добрался до балка, но надо было как-то одолеть две ступеньки. Крикнул Михал Иванычу, тот не отозвался, спал. Присел на ступеньку, огляделся. На костровище лежала недогоревшая ветка, годная чтобы опереться, снова пришлось прыгать, каждый скачок отдавался болью. То, что у него перелом, а не вывих, он уже не сомневался. Пока добирался до топчана, о работе не думал, но стоило