Белоснежка с чердака. Книга третья. Юлия Пан

Я гневно бросила на него взгляд. Он даже не посмотрел на меня. Вальяжно цокая туфельками, я прошла за парту, с грохотом бросила свой портфель и начала демонстративно громко раскладывать свои тетради, карандаши, ручки, палочки. Вообще возьму и все достану из портфеля, пусть знает, что я на своей парте буду делать то, что захочу. Я все разложила как на канцелярском прилавке, заняв большую часть парты. Он все это время делал вид, что ему плевать, но я видела, как он психует на меня. А когда я нечаянно задела его локоть коробкой из-под пластилина, тогда он наконец-то взбесился.

      – Убери свое барахло! – крикнул он на меня.

      И откуда этот пухляш знает такие хорошие бранные слова. Мне нужно потренироваться и тоже поискать ругательные слова, чтобы не блекнуть рядом с ним. Но вслух я высокомерно ответила:

      – Куда хочу туда и буду ставить свои вещи. Не твое дело. Это моя парта.

      – Ставь ее на свою строну, – возмутился он, толкая пухлым локтем мои тетради.

      Я схватила тетради и начала отряхивать, показывая, что он коснулся их своими не умытыми руками.

      – Не трогай мои вещи! – теряя самообладание вскричала я.

      – Тогда не ставь свой мусор на мою строну.

      Мусор? Барахло? Да как он вообще разговаривает? Я так разозлилась. Как же мне его обозвать побольнее?

      – А ты вообще пухляш! – вовсе горло прокричала я.

      Даже эхо в пустом классе, как будто передразнивая его, кратко вторило обидной кличке.

      Он поднял на меня гневный взгляд. Воздух вокруг него накалился. Ах, вот оно что! Ему не нравится, когда его так называют. Что ж, я это запомню. В это время Мартин загрохотал своим новеньким пеналом, в секунду достал оттуда фиолетовый фломастер и прочертил на парте линию.

      – Это моя сторона, а это – твоя! – крикнул он, махая на меня открытым фломастером.

      – А почему это твоя сторона вон какая, а моя – вон какая? – заливаясь справедливым гневом, парировала я.

      И тут же достала свой розовый фломастер и прочертила другую линию. К моему стыду, она получилась кривая. Я еще не умела ровно чертить линии и круги, а вот у Мартина это хорошо получалось. Он, конечно, тут же это отметил.

      – Криворукая, – хмыкнул он и снова прочертил линию поперек парты.

      Опять его территория получалась шире, и опять он меня обозвал.

      – Пухляш! – взревела я – Пухляш! Пухляш!

      – Дура ненормальная, сгинь отсюда окаянная!

      Окаянная! Точно! Я ведь раньше встречала это слово в своих книжках. Ах, почему же я первая не догадалась сказать это слово? И такая злоба меня взяла, что я не выдержала и, забыв всякое обещание данное маме, вязала пачку новых тетрадей и что есть силы плюхнула по его тупой голове.

      Он уже готов был дать мне сдачи, но тут вошла учительница.

      – Что тут? – строго обратилась она к нам. – Ах, это, кажется, Мартин и Эмма.

      Мне стало жутко неприятно,