– Ну вот и все, добегался, пацан! – вытирая пот со лба, усмехнулся серомундирный, победно глянув на меня сверху вниз.
Его догнал запыхавшийся владелец кошеля.
– Уу-у, сучё… – просипел он. Но я, как девушка интеллигентная, предпочла услышать «гадёныш». Увы, так нельзя было проигнорировать ботинок мужика, который замахнулся, метя мне в живот.
Я уже сжалась, приготовившись ощутить удар под дых, как услышала:
– Нет! Мне его живым до суда довести нужно. А если посильнее приложить, то он и сдохнуть может. – И, подобрав с земли выроненный кисет с монетами, серомундирный протянул его бывшему владельцу. – Ваш?
– Да, – с готовностью отозвался тот. – И ведь как стащил-то, крысенок! Я бы и не заметил, если бы не моя чуйка! – гордо заключил он.
– Конечно, твоя, – проворковала Хель, которую никто, кроме меня, не слышал. – Вот погоди, через месяцок приду к тебе с повесточкой сердечной хвори… Надеюсь, ты меня тоже своей назовешь.
Судя по ее ласковому тону, на «чуйку» она все же обиделась.
Мое же чувство уважения к этому совсем-не-господину в камзоле закончилось, когда я едва не получила от него со всей силы ботинком под дых. И просвещать его, кто стоит с ним рядышком, любовно дыша в затылок, я не подумала.
– Так, пацан, поднимайся. Пойдем в тюрьму. Сегодня как раз судья Доророк вышел из запо… – серомундирный осекся. Видимо, понял, что, если не хочешь проблем, о начальстве, как о покойном, либо хорошо, либо молча, и исправился: – …в смысле у него закончилась передышка от тягот жизни. Так что приговора долго ждать не придется.
Не могу сказать, чтобы это меня обрадовало. Дорогу до участка я помню смутно, как и душную тёмную камеру, набитую битком. Грязные потные тела, лязг запоров и писк наглых крыс, которые, не стесняясь дня и людей, шныряли по казематам. Двум здоровым камерам, которые были друг напротив друга: мужской и женской.
Голова раскалывалась, тело ломило. Хотелось есть, пить, спать… Но больше всего – послать тремя векторами из высшей матерноматики на все четыре стороны одну зудящую чернобалахонницу. Причем, если бы костлявая канючила только о моей смерти, это бы не так раздражало. Но нет. Она причитала еще и своем отпуске. О пальмах, песочке, волнах и нехорошей мне, которая ее всего этого лишает. Одним словом, издевалась.
Я в полуобморочном состоянии бормотала в ответ, что здесь тоже почти рай, хотя и яблочки не те, и змеи мелковаты, но все равно… В общем, мы отлично проводили время до суда, беся друг друга.
Зато от меня и Хель сокамерники предпочитали держаться подальше. Так что в компании костлявой были даже плюсы: ко мне не пытались лезть. Видимо, интуитивно чувствуя смерть рядом.
Из камер выводили по четыре человека – на суд. Причем споро так выводили. Прям как конвейер: через каждые полчаса – новая партия. Я прикинула, что на каждого обвиняемого таким образом чуть больше пяти минут. Да уж… за такой промежуток времени точно можно оценить все улики,