– Вы не припоминаете, когда это было?
– Кажется, накануне её пропажи. Но…
– Что – но? – встрепенулся он в тяжёлом подозрении.
– Видите ли, Иван Алексеевич… плакать она стала с первой встречи, и нам… мне стоило больших усилий сохранять рабочую атмосферу на встречах.
– А вы сообщили об её просьбе в Центр?
– Разумеется.
Сомневаться не приходилось – о пунктуальности «Марты» среди сотрудников службы ходили легенды.
– И что ответил Центр?
– Он рекомендовал разъяснить «Стелле», что вы находитесь в ответственной загранкомандировке.
– И как на это среагировала… Тина?
– Неадекватно. Она заподозрила обман и устроила мне истерику.
– Между прочим, после отзыва из той командировки я два года безвыездно находился в Москве, – сказал он тихо, глядя в глаза «Марте».
– Ну и что? Это ничего не меняет. Центр принципиально отвергал возможность вашего свидания в Москве, и он подыскал для этого удобный «экскъюз». Нормальная практика в нашей работе.
Железной логике Эльвиры Харитоновны трудно было противопоставить что-то равносильное. Действительно, он и сам для пользы дела часто прибегал к подобным уловкам.
Чай давно остыл, но хозяйка не предложила ему горячего. Она сидела перед ним, сложив руки на коленях, и невозмутимо поглядывала на него своими невинными чёрными глазищами.
«Интересно, если бы у неё был муж или любовник, разговаривала бы она со мной сейчас так же холодно?» – подумал он и решил закруглять свой визит.
– Как она выглядела на последней встрече? – спросил он.
– Не помню. Кажется, как всегда – слишком ярко, модно и броско.
– А как у неё складывались отношения с мужем? Она вам не говорила?
– Насколько помню, она его ненавидела. Но общения с ним не избегала – так было удобнее в интересах её сотрудничества с нами.
– Да-да, конечно… Ну, что ж, спасибо за угощение. Мне пора.
– Не стоит благодарности. – «Марта» выпрямилась во весь свой рост и пошла проводить гостя в прихожую.
– Скажите, Эльвира Харитоновна, а вы так и живёте одни? У вас никого нет? – спросил он, уже выйдя на лестничную клетку.
– Мне никто не нужен, и я ни о чём не жалею, – отрезала она довольно зло и закрыла дверь.
– Неправда, дорогуша, ты очень и очень жалеешь, – произнёс он вслух и вызвал лифт.
Ну вот, вспомнил на старости лет! Где же ты был, дорогой, все эти годы? Недосуг было? Конечно, недосуг! Нам всем недосуг – так удобно прятаться за этой железобетонной стеной, пока совесть не проснётся. Совесть… Что это за субстанция такая, которая исчезает в промежутке между юностью и старостью?
Эльвира