Как прошло полдня, я и не заметил. После плотного обеда, картошка с солеными грибами зашла как по маслу, я сидел у открытого окна на лавке и смотрел на улицу. Суета не прекращалась, все куда-то бегут, спасаются видимо. Возле калитки, незаметно для меня, появились две женщины, даже окликнули меня.
– Захар, где мать? – спросила та, что была ближе к дому.
– Лежит, плохо ей, – ответил я, разглядывая женщин. Знатные такие красавицы, в каждой под сотню чистого веса, но толстыми они не выглядели, скорее – коренастыми. Видели женщин, которые на олимпиадах ядро толкают? Вот такой же типаж.
– Скажи, на работу не надо, директор уехал, сказал и нам всем бежать. Горсовет весь день машины грузит и отправляет, людей не берут, только документы да барахло свое тащат. Вы сами-то как, поедете?
– Не знаю, как мама решит, – ответил я.
Женщины ушли, я сидел в размышлениях. Все они правы, все, кто уже нам с матерью советовал уезжать, да только поедет ли она? Узнал я наконец и место моего сегодняшнего нахождения. Город Кобрин, блин, мы же сразу по дороге от Бреста, который будут долго оборонять, но нас захватят буквально сегодня-завтра. Жить под немцами? А как? Они ж тут всех под нож пустят, а жить дадут только тем, кто сотрудничать станет. Черт, ну почему я такой маленький… Руки ощупали тело в такт мыслям. Ну, первый взгляд был ошибочным, тело хоть и детское, тощее, но крепкое, жилистое. Видимо, жизнь в это время, да еще и в частном доме, не давала расслабиться. Или это батя, которого я так и не увидел, старался меня нагружать работенкой, от которой тело и окрепло. Взять хоть тот же чугунок с картошкой, весит он немало, но я с ним довольно легко справился. Эх, времени бы чуток, вспоминая то, чему учился в своей жизни, там, в будущем, я бы привел это тело в порядок быстро, только теперь уже не перестарался бы. Это там я в шестнадцать лет был мастером спорта по силовому троеборью и гиревому спорту, кандидатом в мастера по плаванию, здесь такого не будет.
Спать мы легли рано, стало банально страшно. Всякое движение по улице перед домом закончилось, грохот стрельбы и взрывов тоже, поэтому мама приняла, как мне подумалось, самое верное решение. Спать. А наутро, около восьми где-то, я лежал на печке за занавеской и трясся. Сначала до ушей донесся рокот двигателя, затем он сменился на топот во дворе, и вот я отчетливо слышу, как кто-то грузно пробирается по сеням и вот-вот окажется в комнате. Слышу, как упало ведро, невнятную речь и вновь глухие шаги по дощатому полу.
«Ну, за что мне все это, а?»
– Эй, баба, давай еда! – слова с настолько ужасным акцентом были произнесены безапелляционным тоном. Я дрожал, но все же нашел в себе силы и медленно оттянул край занавески. Огромный, в серой форме, как в кино прямо, немец стоял перед матерью и скалился. Конечно, они тут себя уже хозяевами чувствуют. Кстати, я был немного удивлен и разочарован в немце. А где знаменитое:
«Яйки, млеко, сало!»
Немец