Но Соловьев хотел видеть эволюцию процессом не биологического, а сверхбиологического развития. Поэтому обратим внимание, в-третьих, также и на следующее. Соловьев мыслил эволюционное развитие как развертывание некоего изначально заложенного плана, как это было заявлено в «Философских началах цельного знания». Если так, то прошлое доминирует над будущим, а будущее фактически не столь ценно и важно, как прошлое, в котором все уже задано до самого конца процесса развития, поэтому не следует ожидать в будущем ничего существенно нового. Такая точка зрения была открыто заявлена поздним Соловьевым в «Трех разговорах», но прикровенно она угадывается еще в его ранних произведениях. Но это в корне противоречит тому замыслу кардинального обновления всей духовной жизни человечества, к которому сам же Соловьев призывал, провозгласив Богочеловеческий идеал. Он приписал мировой эволюции невероятно много – «собирание вселенной» и восхождение к высшему состоянию под знаком духовных ценностей.
Серьезное возражение вызывают, в-четвертых, слова «организм идей» в Боге и пр., которые означают попытки «смоделировать» человеческим разумом внутреннюю жизнь Бога. Апофатическое богословие рекомендует в таких вопросах максимальную осторожность и сдержанность. То, что получилось, следует отнести к области гнозиса. Соловьев предпочел придуманный им самим термин «свободная теософия».
В-пятых, во всей картине высшего небесного Всеединства с трудом находит себе место Богочеловек, важность которого столь решительно заявлена в исходном замысле. Софийная картина получилась дохристианской по характеру. Видя это, Соловьев попытался отождествить «свое другое» в Абсолюте с «идеальным (божественным) человечеством» или «Богочеловечеством», где и появляется в качестве ее центра Богочеловек. По смыслу обновленной картины на первом месте должна, тем не менее, оставаться София. Поправки оставляют впечатление искусственности, и останавливаться на этом подробно мы не будем.
В-шестых, его разговор о «монадах», существующих изначально в предвечном «организме идей», ведет к признанию предсуществования души до рождения человека на земле. Идея предсуществования душ как монад встречается позже в работах других наших мыслителей, например у Н. Лосского, а Соловьев в своем творчестве раннего периода, по-видимому, не озаботился такой проблемой. Но если Истина означает, что христианин стал на путь Христов, путь спасения, то как философски описать состояние и динамику души, ставшей на путь? В молодости Соловьев понимал душу как монаду и субстанцию. Но субстанция, во-первых, описывается как автономное бытие, т. е. как пребывание вне Бога, а, во-вторых, субстанциальные души у Оригена, как и монады у Лейбница, предсуществуют по отношению к земной жизни