Портрет Степана Аладьева был больше прочих и висел в самом центре стены напротив окна. Со всех сторон он был окружен портретами детей и внуков, а их у него было тридцать семь человек: одиннадцать детей и двадцать шесть внуков.
Лицо у Степана Гавриловича было худое, вытянутое, с длинной курчавой бородой. Умные серьезные глаза, а в них – бесконечная усталость.
Тяжелую жизнь прожил Степан Аладьев, но ни разу Бланк не слышал, чтобы он на что-то жаловался. Ни на то, что барин не хотел его на волю отпускать. Ни на то, что его первый сальный заводик сгорел дотла. Не жаловался, когда умерла первая жена. Не жаловался, когда умерла вторая жена.
Наоборот, чтобы не случалось со Степаном Аладьевым, во всем он видел повод работать еще усерднее. Когда сгорел его маленький завод по топке сала – дело всей его жизни, Степану Гавриловичу было уже за шестьдесят. Всю жизнь он стремился к тому, чтобы построить что-то свое и вот это «свое» сгорело.
Но ни тот человек был Аладьев, чтобы задаваться вопросом: «За что?». Нет, это был человек практичный и мыслил он рационально. Да, завод сгорел. Да, ничего не осталось. Но есть опыт, есть руки.
Степан Гаврилович занял у богатого односельчанина денег, причем сумма была настолько большой, что дать ее могли только человеку действительно честному и уж точно с головой на плечах. С заемными деньгами и с огромной семьей Аладьев отправился в Самару и тут уже построил большое производство. Топил сало и возил его в Москву и Санкт-Петербург, где был большой спрос.
Аладьев выплатил долг за три года. И скоро стал самым богатым человеком в Самаре.
Бланк все еще разглядывал портрет основателя династии, когда в кабинет вошла Наталья Аладьева.
– А я вас звать пришла, – сказала она. – Пойдемте обедать. Уж, простите, что задержали сегодня. Слышали, наверное, что произошло в кондитерской у Марка?
– Слышал. Как же не слышать?! Весь город говорит. Думаю, привирают порядочно.
– Ох, как бы ни наоборот. Ужас, что вышло!
– Но ведь никто не погиб? – спросил Бланк.
– Что? Ах, господи! Нет! Все живы. Но натерпелись, говорю вам.
Прошли в столовую. Там тоже все разговоры велись только о том, что произошло в кондитерской. Жалели Марка и уже делали предположения, как бы ему помочь. Самого Марка за столом не было. Его не видели с самого утра. Как только он закрыл кондитерскую, тотчас куда-то исчез. Ждали его к обеду, но он не явился.
Одна лишь Аня не участвовала в разговоре о том, что же следует предпринять и как теперь спасать Марка. Она сидела, надувшись, и молчала весь вечер.
«Дудки! Я на это больше не куплюсь, – думала Аня. – Всегда одна и та же история. Ах, бедный Марк. Ах, бедный Марк. А что в нем такого бедного? Собрал чужие деньги и потерял их. Теперь уже не сомневаюсь, что потерял».
– Анечка, ты чего такая кислая? – спросила Аладьева.
– Я?