– Это что? – прогудел тот, протягивая директору бумажку.
– Это?.. Ик… Это паспорт музейного экспоната… Питекантроп… Реконструкция облика… Ой!
Аттокур Дюйшенович предпринял попытку к бегству, но Албарсты железной рукой задержал его и приподнял сантиметров на тридцать.
– Ах ты, свинья двуногая! Ты же обещал по трудовой устроить! Я на тебя десять лет пашу! Ты забыл, кто я? – и Албарсты зарычал, обнажая жёлтые клыки устрашающего размера.
– Милиция! Помогите! – заверещал директор, дёргая ногами, но Албарсты его уже отпустил.
Аттокур Дюйшенович грохнулся на пол тяжёлым мешком и быстро отполз в угол.
Албарсты громко чихнул и вернулся к тщедушному тельцу лисы. Директор понял, что убивать его пока не собираются, и решил перейти в наступление:
– Ты как с начальством разговариваешь? Интересное дело – живёшь тут, значит, на всём готовом, кормят тебя, жалеют… В газетах иностранных рожу твою печатают… Никакой благодарности! Думаешь, я не вижу, как ты куришь у себя в витрине, когда экскурсий нет, а? Вся пещера провоняла! Да я тебя завтра же уволю, понял? Ну и куда ты пойдёшь?
Албарсты не отвечал. Потравив моль, он принялся протирать заляпанное пальцами стекло витрины.
Директор примирительно похлопал его по мощной спине:
– Не сердись. Не могу я тебя по трудовой устроить, понимаешь? Не могу! Нет у нас штатных единиц в музее. Одна только должность – директор. Он же техничка, он же сторож, он же…
Аттокур врал. На самом деле техничкой он записал свою тёщу, а сторожем племянника. Но поскольку всю чёрную работу в музее делал Албарсты, зарплату директор забирал себе, расписываясь в ведомости левой рукой за тёщу и за племянника. Но сообщать об этом сейчас он счел небезопасным.
– И потом, у тебя даже паспорта нет! Как я тебя оформлю?
А вот это было правдой. Албарсты как существо полумифическое паспорта не имел. По молодости он и слов-то таких не знал, веками бегал себе по горам, пугая чабанов и заламывая иногда овечку-другую для пропитания. А под старость, когда ревматизм замучил и ночевать в снежной ложбинке под елью стало невмоготу, очутился в городе. Тут он и познакомился с Аттокуром.
В тот год Аттокура Дюйшеновича только назначили в музей. До этого он был директором мясокомбината, но как-то уж очень проворовался, и родственники, от греха подальше, устроили его сюда. Такая неразбериха творилась в мире, что никому и дела не было до профильного диплома – лишь бы согласился кто сидеть в музее за восемьсот сом новыми деньгами. Вот Аттокур и согласился – всё лучше, чем тюрьма! Освоившись на новом месте, он прежде всего определил, что из экспонатов представляет хоть какую-то ценность. По глупости сначала сдал на металлолом мотыги первых сибирских переселенцев, но потом сообразил, что лучше толкать экспонаты иностранцам в первозданном, так сказать, виде. И продал каким-то ценителям женское ожерелье XV века,