– Ей было двадцать шесть. Двадцать девятого ноября был ее день рождения.
– Она была вашим единственным ребенком?
– Да, единственным.
– Она была хорошей дочерью?
– Лучше ее не было на всем белом свете.
Неожиданно – по крайней мере, для меня – нас прервали. Миссис Эйбрамс негромко, но ясно отчеканила:
– Она была нисколько не лучше, чем моя Рейчел.
Уэлман улыбнулся. Мне прежде не приходилось видеть, как он улыбается.
– Мы с миссис Эйбрамс уже обменялись впечатлениями. Мы сравнивали наших дочерей. Я согласен, не будем спорить. Ее Рейчел ничем не уступала моей дочери.
– Тут не о чем спорить, – поспешно вмешался я. – А какие планы строила Джоан: выйти замуж, продолжать карьеру или еще что?
– Боюсь, что точно не знаю, – промолчав, ответил мистер Уэлман. – Я же говорил вам, что она закончила Смитовский колледж с отличием.
– Да.
– Одно время она дружила с симпатичным молодым человеком из Дартмута, и мы даже думали, что они обвенчаются, но у нее тогда еще молоко на губах не обсохло и, слава богу, хватило ума это осознать. А здесь, в Нью-Йорке, она служила в этом издательстве почти четыре года, она нам писала в Пеорию о разных…
– А где эта Пеория? – спросила Бланш Дьюк.
Уэлман хмуро посмотрел на нее:
– Пеория? Это город в штате Иллинойс. Джоан писала нам о разных молодых людях, с которыми знакомилась, но нам казалось, что она не готовится к семейной жизни. Мы-то считали, что уже пора, во всяком случае ее мать так думала, но Джоан, по-видимому, полагала, что ее ждет карьера в издательстве. Она получала восемьдесят долларов в неделю, вполне прилично для двадцатишестилетней девушки, и в августе прошлого года, когда я приезжал в Нью-Йорк, Шолл сказал мне, что они очень надеются на нее. Как раз вчера я вспоминал об этом. Мы с ее матерью тоже надеялись на нее… – Он нагнулся вперед, посмотрел на миссис Эйбрамс, потом снова на меня. – Мы обсуждали это наверху с миссис Эйбрамс. Она чувствует то же самое, только у нее прошло всего два дня, и она еще всего не осознала. Я сказал ей, что, если вы дадите мне блокнот и карандаш и попросите записать все, что я помню о Джоан, готов держать пари, что припомню десяток тысяч, даже больше ее поступков и слов, замыслов и настроений. Вы не представляете себе, что значит иметь дочь.
– Да, вы правы. Вам есть что вспомнить.
– Верно. Я до того додумался, что уже начал себя спрашивать: а вдруг это наказание свыше за то, что слишком гордился ею? Но это не так – я вовсе не считал ее ангелом. Грехов за ней водилось с лихвой… Ребенком ей случалось лгать и изворачиваться, да и когда она выросла, она далеко не всегда поступала так, как мне хотелось, но я задал себе вопрос: могу ли я, положа руку на сердце, попрекнуть ее хоть одним неблаговидным поступком? И понял: нет, не могу.
Он умолк и начал обводить взглядом моих гостей. Не спеша, словно искал в каждом лице понимания.
– Нет, не могу, – твердо повторил он.
– Значит, она